Марийкино детство
Шрифт:
– Вандедька, что за выражение! – воскликнула дама с розой.
– Гы-ы… – засмеялся Гога.
– Штраф, с тебя фант! – закричала Ванда.
Гога вытащил из кармана перочинный ножик. Марийка сидела посередине длинной шеренги гостей и с нетерпением ждала, когда дойдёт до неё очередь. Уж она-то не сдастся так скоро!
Наконец Ванда подошла к ней:
– Какого цвета у вас носки?
– Сиреневые, – ответила Марийка.
– Вот и не сиреневые, а белые! А какого цвета у вас лицо?
– Синее.
– Ха-ха-ха!…
Ванда никак не могла заставить её отдать фант. Она злилась и задавала глупые вопросы:
– Какой у вас нос?
– С двумя дырочками.
– Нет, а какого он цвета?
– Телесного.
Ванда так разозлилась, что даже ногой топнула. Марийке стало неловко – ведь всё-таки Ванда была именинница. Она решила на первый же вопрос, ответить «нет» и отдала обрадованной Ванде фант – батистовый носовой платочек, который ей дала мать.
Ванда сложила все фанты в вазу, не в ту огромную, с китайцами, а в другую – маленькую, с цветочками. Ванда вынимала из вазы то ножик, то гребёнку, то бант и опрашивала: что делать этому фанту?
Дама с розой в причёске завязала себе глаза шарфиком, уселась в кресло и стала назначать какому фанту что делать:
– Этому фанту три раза проскакать на одной ноге вокруг рояля.
– Этому фанту пропеть что-нибудь хорошенькое.
– Этому фанту протанцевать с именинницей польку.
Наконец Ванда вытащила из вазы маленький носовой платочек.
– Владелец этого фанта должен подойти к господину Шамборскому, – медленно проговорила дама, – и сказать ему приветствие на французском языке.
«Это мне, – подумала Марийка. – Как же так? Я ведь не умею по-французскому…»
Ляля засмеялась и захлопала в ладоши.
– Не отдавайте вещи, пока каждый, не исполнит, что ему назначили, – сказала она со злорадством, поглядывая на Марийку.
Поднялся ужасный шум. Лора кричала, что она не хочет петь, девочка в кружевном воротнике плакала и требовала обратно свою брошку, потому что воротник висел у неё на плече и ей было очень неудобно. Только Гога весело скакал на одной ноге вокруг рояля.
А Марийка спряталась опять за пальму.
«Не пойду, – думала она. – Я же не умею по-французскому, ни за что не пойду. Вот как только Ванда отвернётся, я выхвачу из вазы свой платочек. Пусть тогда заставят!»
Но Ляля точно отгадала Марийкины мысли. Она схватила вазу со стола и отнесла её даме с розой в причёске.
– Нина Петровна, возьмите вазу! Я боюсь, что все фанты растащат…
Марийку вытащили на середину комнаты и стали уговаривать, чтобы она подошла к отцу Ванды и сказала ему: «Комман ву портэ ву, мосье?» Это значит: «Как вы поживаете?»
– Попробуй, Марийка, ничего! – сказала Лора.
– Ну, повторяй за мной, ведь это очень легко, – приставала Ляля. – Комман ву портэ ву…
Марийке было ужасно стыдно. Все гости смотрели на неё и смеялись. Ей очень не хотелось повторять за Лялей французские слова, но она вспомнила о том, как мать наказывала ей беречь батистовый платочек, и шопотом, про себя, несколько раз повторила: «комман» и «портэ».
Что ж, это и вправду не трудно. «Портэ» – похоже «а «портрет».
– Ну ладно, а где говорить-то? – спросила Марийка.
– В гостиной! Станислав Стефанович в гостиной! – загалдели кругом.
– Идёмте!
Марийку повели в гостиную. Чтобы попасть туда, нужно было пройти через столовую. Там уже был накрыт огромный стол. На твёрдой накрахмаленной скатерти стояли закуски, пироги и хрустальные вазы с фруктами. На дворе ещё не стемнело, но все лампы были зажжены, и Максимовна, наряжённая, как барыня, в синее шерстяное платье, вынимала из буфета стеклянные вазочки для мороженого.
«И вправду уж сделаю, как они хотят, – подумала Марийка, – а то ещё Ванда рассердится и не позовёт есть мороженое «тутти-фрутти».
Дети остановились у высоких дверей, завешенных зелёными портьерами. За портьерами разговаривали и смеялись взрослые.
«Вот сейчас… Сейчас… – подумала Марийка. – И зачем только я пришла на эти именины! Лучше бы воробья с Машкой на дворе хоронила. Ох! Убежать бы!…»
Ей стало страшно, как тогда на лестнице.
– Ну, чего же ты стала? Какая смешная! – сказала за её спиной Ляля Геннинг.
Кто-то легонько подтолкнул Марийку. Она споткнулась, переступила через порог и остановилась, зажмурившись от яркого света.
Гостиная была полна народу. Дамы в шёлковых платьях, военные, какие-то старики в чесучовых пиджаках, горничная с большим подносом, уставленным чашками, – всё это замелькало в глазах у Марийки, точно карусель.
Все разговоры смолкли. Стало так тихо, будто Марийке в уши напихали ваты; только и было слышно, как в углу за карточным столом кто-то из мужчин щёлкает картами, распечатывая новую колоду. В этом углу стоял зелёный стол, и возле него сидел сам Шамборский и ещё какие-то важные старики. Один был толстый, краснолицый, в военном мундире с эполетами, обшитыми серебряными макаронами. А других стариков Марийка от страха и не разглядела.
Шамборский сидел к ней спиной. Марийка видела его розовый затылок и белобрысые напомаженные волосы, которые блестели, как мокрые.
«Была не была», – подумала Марийка и, стуча башмаками, подошла к карточному столу и остановилась сбоку.
«Была не была», – подумала Марийка и, стуча башмаками, подошла к карточному столу.
Все дети двинулись вслед за ней. Они толпились за её спиной и хихикали.
Дамы заулыбались и поднесли к глазам лорнеты. Ванда подбежала к своей матери и начала ей что-то шептать на ухо.