Марийкино детство
Шрифт:
– Что ты, Сашенька, разве можно! – испугалась Поля.
– Верно! – воскликнул Пахоменко. – Как же это я про докторскую квартиру не подумал! Там вас и поселим. Сколько у них комнат?
– Шесть комнат да кухня.
– А сколько людей живёт?
– Три человека семьи и ещё горничная.
– Выходит, на каждого человека по две комнаты. Просторно живут. Сейчас напишу вам ордер.
– Да как же это, Сашенька, – сказала Поля, обернувшись к переплётчику, – разве можно нам у доктора комнату отбирать? Елена Матвеевна нас со света сживёт.
– Ничего,
Пахоменко подписал маленькую голубую бумажку и протянул её Поле.
– Вот вам ордер, идите и занимайте у доктора комнату, какую захотите. А чтобы не было волынки, с вами пойдёт вот этот товарищ красногвардеец.
– Да как же я доктору в глаза посмотрю… – начала было Поля.
– Ну, Пелагея Ивановна, выбирайте: либо вам занять комнату у доктора, либо с ребёнком на улице ночевать.
– Ладно уж, – махнула Поля рукой. – Идёмте.
НА НОВОСЕЛЬЕ
Поля с Марийкой пошли впереди. Вслед за ними шагал вооружённый красногвардеец.
Вот дом Сутницкого. Сенька и Машка бегают по двору на деревянных коньках-самокатках.
– Гляди! – закричала Машка. – Докторская Поля с Марийкой арестованные идут!…
– Здесь, что ли? – спросил красногвардеец, входя в парадный подъезд.
– Здесь-то здесь, – нерешительно сказала Поля, – только лучше бы с чёрного хода пойти. У нас только вчера полы натёрли, наследим…
Красногвардеец повернул голову, взглянул на Полю и, не сказав «и слова, начал подниматься по лестнице.
Остановившись возле дверей доктора Мануйлова, он что есть силы три раза подряд дёрнул звонок. У Марийки от страха даже мурашки по спине забегали.
Остановившись возле дверей доктора Мануйлова, красногвардеец что есть силы три раза подряд дёрнул звонок.
«Что будет, что будет!» – думала она, уцепившись за Полин локоть.
За дверью послышались шаги. Поля с Марийкой невольно отступили в сторону, и когда доктор распахнул дверь, он их даже и не заметил.
– Это вы будете гражданин Мануйлов? – спросил красногвардеец у доктора.
– Я. В чём дело?
– Будьте такие добрые, покажите вашу квартиру.
Поля с Марийкой остались стоять на площадке. Они слышали, как доктор говорил, что врачей не имеют права уплотнять, и вслух читал ордер:
– «Совет рабочих, солдатских и крестьянских депутатов предоставляет право гражданке Пелагее Ивановне Внуковой занять одну комнату в квартире гражданина Мануйлова».
– Что? – завизжала в передней Елена Матвеевна. – Вселить мою бывшую кухарку? Безобразие! Мы будем протестовать! Пусть вселяют кого угодно, только не эту женщину…
– Хорошо, – неторопливо сказал красногвардеец, – тут у меня есть ещё один ордерок. Сапожник Филатов и девять душ семейства.
Докторша, рыдая, ушла в комнаты.
– Чего ж вы тут стоите? Вот чудаки! – сказал красногвардеец, высунувшись на площадку.
Поля с Марийкой несмело вошли в переднюю. Марийке казалось, что они пришли в чужой дом. Она даже с каким-то любопытством осмотрела вешалку, зеркало и оленьи рога над зеркалом, точно видела всё это в первый раз.
Между тем красногвардеец обошёл всю квартиру, не выпуская из рук винтовки и топая сапогами по натёртому воском полу. Он; видно, нисколько не боялся доктора и шумно отворял одну дверь за другой. Вот он распахнул дверь столовой. Марийка увидела Лору, которая сидела за роялем и играла гаммы. Красногвардеец обвёл взглядом большую комнату, оклеенную цветными обоями с золотым багетом, фаянсовые тарелки на стенах, дубовый буфет, заставленный вазами, рыжую девочку в бархатном платье, которая встала из-за раскрытого рояля.
– Эту, что ль, комнату будете занимать? – обернулся он к Поле, топтавшейся за его спиной.
– Да нет же, разве можно! – испугалась Галя и робко взглянула на доктора. – Вы, Григорий Иванович, не сердитесь… Дайте нам по-хорошему швейную комнатку, маленькую, что возле ванной. Нам с Марийкой много не надо.
Через десять минут Катерина, поджав губы, выносила из швейной комнатки свои иконы и узелки. Она оставила в комнате только один стул с продавленным сиденьем и деревянную полочку, прибитую к стенке.
В тот же вечер докторша приказала Катерине забрать стул и полочку.
– Чтобы там ни одного гвоздя моего не осталось! – кричала она в коридоре.
Катерина пришла с молотком и начала, отдирать от стенки полочку, которая никак не поддавалась. В конце концов полочка разлетелась на мелкие куски, и Катерина унесла три дощечки и гвоздь, вытащенный из стенки.
С Полей она не разговаривала: она не могла ей простить своего переселения из уютной швейной комнатки.
В эту ночь Поля с Марийкой спали на полу, на старом тюфяке, выпрошенном у дворника. Утром Поля пошла на вокзал перебирать мороженую картошку.
Каждый день она возвращалась в пять часов и приносила паёк – пять фунтов мокрой картошки в мешке и кусок липкого ржаного хлеба.
– Ну, теперь мы, Марийка, с голодухи не пропадём, – говорила она, – картошка и хлеб есть – значит, продержимся.
– Маслица бы ещё достать, – мечтала Марийка.
– Погоди, дочка, будет у нас и маслице. Переживём, перетерпим трудное время. Враз ничего не делается…
Первое время Марийка сидела в комнате, притаясь как мышь. Она боялась выйти в коридор. Когда хотелось пить, она долго прислушивалась, не ходит ли кто поблизости, и если было тихо, она на цыпочках пробиралась в ванную комнату и пила там прямо из никелированного крана с надписью: «холодная». Она боялась доктора и в особенности докторши.