Марийкино детство
Шрифт:
Саша присел на ящик и начал хлебать суп. Девочки стояли в сторонке и молча глядели ему рот. Саша съел суп, три котлеты и большой кусок хлеба, потом протянул Стэлле пустую кастрюль и сказал:
– Молодец, Стэлла. Вкусно стряпаешь. Ну; Марийка, как живёшь? Как мать?
– Мы теперь у печника живём, Саша. Нас гайдамаки выселили. Они чайник в окошко выбросили, носик так и отломился. И знаешь, Саша, мы с Машкой видели, как повели расстреливать одного крестьянина. А Легашенко арестованный. Вот уже третий месяц не возвращается… Саша, а ты больше
– Нет, кучерявая. В городе осталось много наших, они ушли в подполье, но продолжают вести работу. Мне нужно держать с ними связь.
Когда девочки уходили, Саша вытащил из кармана письмо.
– Помнишь, Марийка, когда у тебя запорошило глаз, я водил тебя к моим знакомым?
– Помню. Это где вы газету выпускали?
– Вот-вот. Сможешь найти тот дом?
– Смогу.
– Сходи туда завтра и передай Анне Ивановне письмо так, чтобы никто не видал.
Домой Марийка вернулась в двенадцатом часу ночи.
В подвале все уже спали. Поля встала с постели, чтобы открыть дочке дверь, и, когда та вошла, дёрнула её за ухо.
– Погоди, завтра тебе ещё не так попадёт! Полуночница!
Марийка ничего не ответила, разделась в темноте и юркнула в постель. В кулаке она крепко сжимала Сашино письмо.
На следующее утро она отнесла письмо Анне Ивановне. Но к Саше в этот вечер ей не удалось пойти – мать строго-настрого запретила ей отлучаться из дому в такой поздний час.
К Марийкиной радости, дня через три после появления Саши Поля начала работать в ночную смену. Каждый раз, когда время приближалось к семи часам вечера и Поле пора было уходить на ночное дежурство, Марийка от волнения не могла найти себе места. Ей всё казалось, что мать слишком долго собирается или что она совсем раздумала идти сегодня на работу.
– Ой, уже без четверти шесть! – говорила Марийка, как бы невзначай взглядывая на часы.
Поля как ни в чём не бывало продолжала разговаривать с Натальей.
Марийка начинала вертеться у неё под ногами.
– Мама, – спрашивала она робко, – а ты сегодня разве не в ночной дежуришь?
– В ночной. А что?
– Да ничего, я просто так…
Как только Поля уходила, Марийка сейчас же бежала к Стэлле:
– Мама ушла! Сегодня я пойду…
– Вот хорошо! – радовалась Стэлла. – Знаешь, вдвоём не так страшно. Вчера, шла одна, мне всё казалось, что кто-то меня догоняет. Оглянусь – нет, никого не видно.
Марийка вытаскивала из кармана пакетик, завёрнутый в промасленную бумагу.
– Вот, возьми, это для него…
– Это что? Творожник! А я сегодня картошки нажарила полную кастрюлю… Вот только хлеба маловато.
Каждый раз, когда Марийку посылали в лавку или на базар, она делала петлю, чтобы пройти мимо цирка.
Она обходила со всех сторон круглое облупленное здание с забитым досками входом. Маленькая боковая дверца была плотно прикрыта, даже как будто заколочена сверху ржавыми гвоздями. Марийка с облегчением вздыхала и шла дальше.
Все дни она жила в страхе. Она точно выросла сразу, и все её прежние заботы и дела стали казаться ей мелкими и неинтересными. Она почти всё время думала об одном – о своей тайне. Марийка так боялась проговориться, что стала очень молчаливой.
По утрам, убирая постель, она спрашивала Веру:
– Скажи, я сегодня со сна ничего не говорила? Мне страшное что-то приснилось…
А в те вечера, когда Стэлла уходила в цирк одна, Марийку трясло как в лихорадке. Марийка рано ложилась спать, но не засыпала, а долго лежала, уткнувшись носом в подушку. «Вот сейчас Стэлла уже, наверно, вышла из дома, – думала она, – вот сейчас она подходит к цирку».
Утром Стэлла прибегала в подвал, и, если был кто-нибудь посторонний, говорила с безразличным видом:
– А Сметанинша. сегодня опять ругалась…
Марийка знала: это значит, что у Саши всё благополучно.
ПРЕДСТАВЛЕНИЕ В ЦИРКЕ
Прошла неделя.
Марийка с Верой сидели за починкой белья и, чтоб было веселее, рассказывали друг другу сказки. Вернее, рассказывала одна Марийка: она всякий раз выдумывала новую сказку, так что Вера только диву давалась, откуда она их столько знает.
Сегодня Марийка рассказывала про мальчика, у которого были волшебные синие очки. Стоило ему надеть эти очки, как он начинал угадывать чужие мысли.
– И вот, понимаешь, приходит он к толстому мельнику и просится переночевать. Мельник ему ласково говорит. «Что ж, ночуй, мне не жалко». А мальчик надел свои очки, посмотрел на мельников лоб и сразу прочитал все его мысли…
Марийка остановилась на полуслове. В окошко она увидела ноги Стэллы в туфлях на высоких каблуках. Потом показалось и Стэллино лицо.
Она заглядывала в подвал и делала какие-то странные гримасы.
Марийка воткнула иголку в простыню и опрометью выбежала вон.
– Ты куда? Опять секретничать? – кричала ей Вера вслед.
Когда Марийка выскочила из подвала, она увидела, что Стэлла стоит в глубине двора, возле помойки, и машет ей рукой:
– Скорей, Марийка, скорей…
Стэлла была бледная, волосы растрёпаны, кофточка, видно надетая второпях, застёгнута вкривь, не на те пуговицы.
«Кончено! Сашу арестовали…» – подумала Марийка. Она подбежала к Стэлле, схватила её за плечо и спросила шёпотом:
– Арестовали, да? Арестовали?
– Да нет же, – зашептала Стэлла, – понимаешь, только что у нас были гайдамаки. Они приказали папе завтра устроить в цирке представление. Папа сказал, что это невозможно, что в цирке протекает купол и почти все артисты разъехались… А они и слушать не хотят. Сказали – если завтра не будет представления, то папу расстреляют… Папа побежал к борцам Макаровым.
– А как же Саша?
– Папа говорит, что Саша должен остаться в цирке, ему больше некуда деваться. Он наденет рабочую куртку и сойдёт за служителя. Это на один только вечер.