Марк Красс
Шрифт:
— О каких надежных городах ты ведешь речь, Цезарь? Даже консул признал, что во всем Риме не найдется безопасного места, чтобы содержать заговорщиков, — вновь подал голос Децим Силан.
Не успел он занять место на скамье, как поднялся раскрасневшийся от гнева Марк Порций Катон. Это его предок настойчивыми требованиями в Сенате решил судьбу Карфагена. Этот город был словно бельмо на глазу Катона Старшего, он рассорился со всеми сенаторами, но все же добился своего. Между собой сенаторы шептались: «Придется разрушить Карфаген, иначе Катон не даст нам ни минуты покоя». В настойчивости, целеустремленности и любви к отечеству Катон Младший
— Не о своих ли друзьях ты проявляешь заботу, Гай Цезарь? Признаться, я удивлен, что вижу тебя здесь, а не у Катилины или Манлия. Ведь у Цезаря долгов больше, чем у Красса денег, а Катилина, как известно, обещает списать все долги.
— Я рад, Катон, что ничего не должен тебе, и ты моих долгов не касайся, — невозмутимо ответил Цезарь на выпад Катона. — Ты сам, Марк Порций, не из дружеских ли чувств помогаешь Цицерону, которому страстно захотелось посмотреть, какого цвета кровь у римских патрициев?
Тут уж не смог сдержаться Цицерон.
— Катон мне друг, но истина дороже, — знаменитый оратор перефразировал известный афоризм греческого философа Платона [23] . — Я уже долгое время не беседовал с Катоном и не виделся с ним нигде, кроме Сената. Единственное, что нас объединяет в этом деле, — наши имена в письме Катилины к Лентулу. Там был длинный список лучших людей Рима, которых следовало уничтожить в первую очередь. А вот твое имя, Гай Юлий Цезарь, там почему-то не значилось.
23
Оригинальное выражение «Сократ мне друг, но истина — больший». Источник выражения — сочинение александрийского философа Аммония Саккаса «Жизнь Аристотеля», где приводится этот афоризм Платона. Вместо имени Сократа обычно встречается имя Платона.
— В этих списках не было имен и множества других сенаторов. Не хочешь ли ты, Марк Туллий, сказать, что они в сговоре с Катилиной?
— Конечно, нет. Однако, как ни прискорбно, ты, Гай Юлий, недалек от истины. В упомянутом письме не оказалось имен сенаторов Луция Кассия Лонгина и Публия Автрония Пета. Как ты думаешь, где они?
— Публий Пет — твой школьный товарищ, — заметил Цезарь. — Тебе лучше знать, где его искать.
— Их видели торопливо покидавшими Рим, а направились они в сторону Этрурии, — ответил Цицерон на свой же вопрос, пропустив мимо ушей выпад Цезаря. — Я нисколько не удивлюсь, обнаружив этих сенаторов в лагере Катилины.
— Мне кажется, Цицерон, ты хочешь опорочить всех сенаторов, чьих имен не оказалось в проклятом списке. Я даже начинаю подозревать, что его составил кто-то из отцов народа, чтобы поднять свой авторитет накануне выборов.
— Довольно словоблудия, Цезарь — Катон попытался завершить позорную для Сената полемику. — По-моему, все ясно: четверых заговорщиков следует предать казни. Для остальных тайных врагов это послужит хорошим уроком.
Вновь поднялся неугомонный Юлий Цезарь, но Цицерон успел перехватить инициативу:
— Довольно слов, Гай Юлий, мы внимательно выслушали твое мнение. Лично я склоняюсь к мысли, что твое выступление продиктовано не заботой о государстве, а лишь привычкой идти наперекор всем. В свое время ты не побоялся возразить Сулле и первым вернул из небытия имя Гая Мария. Твои смелость и упрямство достойны уважения, но примени их с пользой для государства
Вечером того же дня консулы, многие из сенаторов и преторы в сопровождении сотни легионеров направились к тюрьме. В подземелье вошли палачи и при свете факелов задушили Лентула, Цетега, Габиния и Статилия. Кое-кто из сенаторов, в том числе и Катон, спустились в подземелье, чтобы убедиться, что дело, стоившее Сенату стольких нервов, наконец завершено.
Цицерон с чувством выполненного долга покинул тюрьму. И тут консул с удивлением обнаружил, что, несмотря на поздний час, форум заполнен народом, и взоры граждан обращены на него. Сенат решил держать в тайне время и место казни, но, увы, известное всего двум людям часто перестает быть тайной.
Цицерон, окруженный ликторами и стражей, приблизился к толпе и громко крикнул: «Они прожили!» Так римляне говорят об умерших людях, когда не хотят произносить слово «смерть».
Толпа принялась рукоплескать консулу, раздались крики: «Спаситель отечества! Отец отечества!» Так как Цицерон продолжил путь, толпа расступилась, образуя живой коридор. Под ноги консула полетели цветы, а женщины выставили у дверей светильники и факелы, таким образом осветив всю дорогу от форума до дома Цицерона. Тысячи людей вышли поблагодарить консула за спасение города и избавление граждан от великой и страшной опасности.
После бегства одних вождей заговора и казни других в Риме воцарился порядок, но оставался еще Катилина с весьма внушительным войском. Против мятежников было решено послать консула Гая Антония, который погрузился в полное отчаяние от такого поручения. Едва легионы вышли из Рима, консул объявил, что заболел подагрой и передает командование своему легату Марку Петрею.
Катилина собрал около десяти тысяч воинов и ожидал известий о восстании в Риме. Бежавшие в его лагерь Луций Кассий и Публий Пет вместо этого сообщили об аресте главных заговорщиков. Вслед за ними разведка донесла Катилине, что встретиться с мятежниками жаждет отважный и весьма способный легат Марк Петрей.
Петрей еще только выступил из Рима, а войско Луция Сергия начало таять с каждым днем. Все, кто не успел обагрить руки кровью и не участвовал в грабежах, почли за лучшее вернуться домой.
Катилина не осмелился вести свою поредевшую армию против Петрея и решил перебраться в Галлию. Он надеялся склонить к мятежу жадные до добычи галльские племена. Мятежное войско подошло к Апеннинам возле Пистории, чтобы через находящиеся там проходы перейти горы. Катилину продолжали преследовать неудачи: горные проходы уже занял Квинт Метелл, который привел свои легионы из лагерей близ Равенны и Аримина.
Путь вперед был закрыт, сзади подходила консульская армия под началом Марка Петрея (самого консула никак не отпускала внезапная болезнь). Катилина с верными ему сторонниками оказался зажат между двумя армиями в узкой долине. Подходило к концу продовольствие, и мятежникам ничего не оставалось, как напасть на какую-нибудь из армий или сдаться. О Катилине рассказывали много ужасных вещей, но трусом самозваного консула назвать было нельзя, и потому никто не посмел предложить ему сдаться.
Перед боем Катилина надел на себя консульские знаки отличия. Его сопровождали двенадцать ликторов, а впереди несли серебряного орла. Катилина отослал своего коня в лагерь, желая показать, что будет сражаться до победы или до смерти.