Марк Красс
Шрифт:
Легаты Красса посчитали такие распоряжения весьма разумными и старались выполнить их как можно быстрее. Некоторые про себя удивились бездействию парфян, но не стали говорить об этом вслух. Да и не до разговоров было.
Тем временем легионеры все настойчивее напоминали, что давно прошло время обеда и не мешало бы перед битвой набраться сил. Красс разрешил пить и есть, но не покидая строя. Ни о какой горячей пище не могло быть и речи.
Парфяне продолжали терпеливо ждать, пока римляне утолят голод сухарями из пшеничной муки и запьют водой из Балисса.
— Проконсул, — обратился Октавий к Крассу, — парфяне не спешат в битву. Разумней было бы и нам разбить лагерь и дать возможность легионерам отдохнуть до завтрашнего утра. Ведь они на ногах с середины ночи.
— Похоже, Октавий, у нас нет выбора, — негромко промолвил Красс. — Сурена тотчас нападет на нас, едва мы попытаемся уклониться от битвы. Начнем же битву первыми, как всегда делали наши предки.
По знаку Красса железная труба подала сигнал к наступлению. Этот сигнал по всему войску передали рожки манипулов.
Лагерь парфян также оживился. Враги начали колотить в обтянутые кожей полые инструменты, которые вдобавок были обвешаны медными погремушками. Леденящие душу низкие звуки, как бы смешение звериного рева и раскатов грома, обволокли римские легионы. Одновременно с первыми звуками катафрактарии взобрались на коней с помощью оруженосцев, приняли у них длинные копья и сбросили покровы с доспехов.
Живой клин, подобный пламени, предстал перед римлянами — всадники в шлемах и латах из ослепительно сверкавшей маргианской стали, их кони в также старательно начищенных медных и железных чешуйчатых латах.
Гай Кассий с тревогой и восхищением смотрел, как неторопливо, соблюдая строй и сияя на солнце, движется тяжелая конница Сурены. Казалось, что огромный монолит, скала оторвалась от горы и надвигается на римлян.
Катафрактарии были на Востоке и прежде, но использовались они в основном в качестве почетной свиты полководцев и царей. Были они у понтийского царя Митридата Евпатора, который вел бесконечные войны с Римом. Владыка Понта упорно пытался противопоставить римским легионам свою пехоту и очень поздно понял превосходство тяжелой конницы. И лишь парфяне сумели создать из неуязвимых всадников силу, державшую в страхе всех соседей. Один лишь вид этой сверкающей зловещим блеском живой крепости обращал в бегство войска противника. И теперь парфяне надеялись остановить победоносное шествие римлян с помощью этой силы.
Немногие народы могли похвастаться тем, что видели бегущих римлян. Легионеры, подбадриваемые легатами, военными трибунами и центурионами, упорно шли навстречу несущейся железной армаде. Сказать, что легионеры нисколько не испугались неведомых катафрактариев, что на них совершенно не произвела впечатления дикая музыка парфян, было бы неправдой. У несчастных гастатов [25] , составлявших первые ряды легионов, от страха глаза вылезли на лоб, лица стали бледными, у многих тряслись колени и руки. Но они упорно шли вперед, и не только потому, что римлянин не должен отступать, но еще и потому, что сзади на них напирали более опытные и храбрые принципы и триарии. При необходимости они подталкивали новобранцев острыми мечами, зорко следя, чтобы те держали строй.
25
Гастаты — (копьеносцы; от гаста — короткое копье), воины тяжелой пехоты в составе римского легиона.
Не зря глаза гастатов были полны страха. В том месте, где парфянский клин врезался в римское каре, все они погибли в считанные минуты. Принципы, находившиеся во второй линии, продержались ненамного дольше. И лишь старые опытные ветераны, которым не впервой сражаться с конницей, были полны решимости остановить врага. Они воткнули в землю копья острием вперед на уровне лошадиной груди и терпеливо ждали катафрактариев, пробивающихся по трупам гастатов и принципов.
Левой рукой держа копье, правой работая мечом, ветераны пытались выбить или привести в негодность длинные копья парфян.
Вскоре потери начали нести не только римляне, но и парфяне. Последние не привыкли вести затяжные бои. Обычно они мгновенно опрокидывали противника или разделяли на части, предоставляя другим добивать его. Тяжелые доспехи и жаркое солнце не шли на пользу катафрактариям; римляне же постоянно сменяли уставших, раненых и убитых товарищей. Лошади парфян спотыкались о трупы поверженных римлян, их строй нарушился, а воины Красса, свалив наземь несколько катафрактариев, утратили перед ними былой страх. Всадники уже не наступали, а лишь оборонялись от наседавших со всех сторон легионеров.
И вот в лагере Сурены зазвучала музыка, не похожая на прежнюю смесь раскатов грома со звериным ревом. Тяжелые всадники все как один остановили бой и повернули назад.
Римляне пытались преследовать порядком утомленного противника, но тут появились всадники-лучники. Они осыпали легионеров такой густой тучей стрел, что тем пришлось отказаться от преследования.
Обстрел продолжался до тех пор, пока катафрактарии не отошли на безопасное расстояние. Затем исчезли и лучники, растворившись словно злые духи пустыни за тучами пыли и песчаными барханами.
И тут римляне с удивлением обнаружили, что парфянский лагерь также пропал. Еще недавно в долине находились тысячи беспечных парфян, которые ели, спали, хозяйничали, а сейчас остались лишь догорающие костры да выброшенные за ненадобностью вещи.
Опасаясь, как бы враг снова не ускользнул, Красс приказал войску двигаться вперед. Наспех были убраны из-под ног убитые и раненые. Брешь в рядах, пробитую катафрактариями, заполнили легионеры из задних рядов каре, они же заменили погибших от стрел лучников.
Римлянам казалось, что войско противника укрылось за ближайшим холмом, и огромное каре перешло на быстрый шаг. Люди были чрезвычайно утомлены долгим переходом через безводную пустыню и тяжелым недавним боем, но близость врага придала им новые силы. Пальцы привычно сжимали рукояти страшного оружия — коротких римских мечей.
Собственно, страшно было не само оружие. У многих народов мечи были и длиннее, и массивнее. Ужас внушали твердость рук, державших этот меч, и глаза его владельца, в которых можно было увидеть лишь бесстрашие и ненависть к врагу. И еще, конечно, железная дисциплина в легионах, где каждый знал свое место в строю в отличие от восточных армий, привыкших сражаться толпами, толпами и бежать при малейшей опасности.