Марка страны Гонделупы (иллюстрации Клементьевой К.А.)

Могилевская Софья Абрамовна

И ещё за столом сидел какой-то совершенно незнакомый человек в меховых сапогах. Вовка с первого взгляда заметил их. Это были просто удивительные сапоги, чуть ли не до самого живота, да ещё привязанные к поясу узкими ремешками. Таких сапог Вовка сроду не видывал.

– А где Кирилка? – тяжело дыша, спросил он, обводя глазами сидевших за столом, среди которых Кирилки не было.

– Где ему быть! – ворчливо ответила Кирилкина тётка. – В школе…

– Нет его в школе, – сказал Вовка, – я сам из школы.

– Я же говорила: целый день гоняет, – принялась объяснять незнакомцу в меховых сапогах Кирилкина тётка. – Вчера, например, послала его в гастроном за чаем, а он…

«Вот ябеда!» – подумал про себя Вова. Вслух же проговорил, сердито сверкнув глазами:

– Нигде он не гоняет… Он не такой, чтобы гонять. Просто у меня сидит. Я ведь после школы ещё не был дома. Вы ему скажите, что сдача цела, пусть не боится…

– Какая ещё сдача? – взвизгнула Кирилкина тётка и вскочила со стула. Она чуть не уронила своего сына Генечку, который сидел у неё на коленях.

– Да та, что он вчера в гастрономе забыл, когда чай покупал… Сейчас я найду Кирилку, он может быть и у Пети, – сказал Вовка и направился к выходу.

– Мы вместе пойдём его искать, – вдруг сказал незнакомец, сидевший за столом и до сих пор не проронивший ни слова. И, как был, прямо в свитере, он вышел вместе с Вовкой на улицу. Только на голову нахлобучил меховую шапку с длинными, до пояса, тоже меховыми ушами.

Глава двадцать четвёртая

Так где же он?

Чайник кипел чуть ли не целый час, сердито выбрасывая из носика белые облачка пара. Фыркал, пыхтел, булькал, стараясь изо всех сил напомнить о себе. В конце концов его крышка с костяной пуговкой принялась подплясывать, тоже стараясь звенеть как можно громче.

Но Петя и мама ничего не слыхали. Они были слишком расстроены, чтобы обращать внимание на такие пустяки, как кипящий чайник.

Они всё ещё стояли в прихожей. Петя – как пришёл из школы, в шубе и с портфелем, а мама – в своём кухонном переднике и с мокрым полотенцем через плечо.

– Но как ты мог? Как ты мог? – в который раз повторяла мама. – Я всё понимаю… Но как ты мог так сказать Клавдии Сергеевне?

Петя плакал. Растирая слёзы то маминым фартуком, то рукавом своей шубы, то кухонным полотенцем – всём, что попадало под руку, он всхлипывал:

– Сам не знаю… Не знаю сам…

Он уже рассказал маме обо всём: как он на катке поссорился с мальчиками; как Вова с Кирилкой всё шептались, а с ним не хотели дружить; и как ему из-за этого стало обидно, хотя, может, он сам ещё больше виноват; и как на большой перемене он подошёл к Лёве Михайлову поговорить о той самой марке из пиратской страны Гонделупы, а Лёва его прогнал, обозвал простофилей, да ещё накричал на него. Ему после этого стало так обидно, что он даже заплакал. А потом Кирилка стоял у доски как пень. И что на него тоже нашло, на Кирилку? Ведь он же хорошо знает таблицу умножения на четыре. И вот ему, Пете, от всего этого стало так плохо, так стыдно, потому что он взялся ему помогать, чтобы Кирилка хорошо учился.

А уж потом всё пошло кувырком… И теперь, как ему быть с Клавдией Сергеевной? И с Кирилкой? И с Вовой? И что будут говорить о нём в классе?

– Не знаю, что мне делать! – всхлипнул Петя, вытирая последние слёзы всё тем же маминым передником.

Мама пристально посмотрела на него:

– Неужели не знаешь?

– Думаешь, надо перед всем классом? – спросил он и представил себе строгие глаза Клавдии Сергеевны, когда он будет просить у нее прощения. «Нет, нет, нет… – скажет она ему, – таких мальчиков я учить не намерена…»

И, может, сегодня он сидел последний раз на своей парте рядом с Кирилкой? И, может, сегодня Клавдия Сергеевна последний раз похвалила его и поставила в классный журнал пятёрку? Неужели он никогда больше не увидит школы?

– Пойдём вместе, – просит Петя и робко глядит на маму. – Ты и я.

– Ты разве трусишь, Петя? – спрашивает мама.

Петя обижается:

– Нет, я не трус. А если она меня не простит?

– Простит. И я тебе совсем не нужна, чтобы поговорить с Клавдией Сергеевной.

– Она сказала, пусть придет папа или ты… Разве вы не пойдёте? Или у папы нет времени?

– Папа очень занят, это правда. Но раз его вызывают в школу, время у него всегда найдётся. А теперь беги скорей к Кирилке.

– К Кирилке? Зачем к Кирилке?

– Ох, Петя, до чего ты глупый! Зови его скорее к нам. Скажи, что мы его очень хотим видеть. Скажи, что вместе будем делать завтрашние уроки…

– А может, он не захочет?

– Захочет.

– Только я раньше поем.

– Нет, раньше сбегай за Кирилкой. После школы полезно прогуляться. А я напеку вам блинчиков с вареньем.

– Ой, мамочка! По десять штук каждому. Я такой голодный!..

– И Вову тоже зови.

– Нет, мы в ссоре.

– Петя, не спорь! На его долю тоже будут блинчики.

Но Пете очень не хочется первому мириться, и он пытается уговорить маму:

– Как ты не понимаешь! Если с человеком в ссоре, его не зовут есть блинчики, да ещё с вареньем.

– Петя! – строго говорит мама. В эту самую минут чайник так зафыркал, что мама наконец-то его услыхала.

– Боже мой! – воскликнула она. – Распаялся! Полностью распаялся!..

И она бегом пустилась на кухню, и это было очень кстати, потому что воды в чайнике осталось совсем немного и он мог действительно распаяться.

А Петя махнул рукой и отправился за Кирилкой. Разве маму переупрямишь? У, она такая настойчивая! Спорить с ней не было ни малейшего смысла.

Пока он шёл к Кирилке, он всё обдумывал, как лучше сказать Вовке, с чего начать и в каких выражениях.

Например, можно так: «Вова, забудем нашу ссору и будем снова друзьями!» Это получится здорово, если так сказать: «Вова, забудем нашу ссору и будем снова друзьями!»