Маркиз де Карабас

Сабатини Рафаэль

Пюизе даже не взглянул на бумагу.

— Никакое это не доказательство. Не может быть доказательств того, чего нет. Вы поверили слухам, которые и проверки-то не заслуживают. Ваша уверенность основана на том, что он убил Буажелена? Или на чем-нибудь в этом роде?

— Грожан, расскажи! — вне себя воскликнул Буарди. Когда рассказ был окончен, Пюизе спокойно повернулся к Кантэну.

— Все так и было?

— Да, сударь. Эти люди напали на меня. По приказу Буажелена меня едва не повесили. Он ничего не желал слушать.

— Конечно, нет, — рассмеялся Пюизе. — Конечно, нет. Ведь

господин де Буажелен — добрый друг и сородич ваших кузенов де Шеньеров. И, вероятнее всего, их агент. Ну, так что было дальше?

— Я вспомнил, что он пользуется славой первого дуэлянта, и воспользовался этим. Я грубо оскорбил его — в надежде, что такой фехтовальщик, как он, не преминет постоять за себя. Когда мой план удался, прежде чем сойтись с ним в поединке, я взял слово, что в случае моей победы его люди не тронут меня.

— И данное вам слово было нарушено. Отлично, — граф повернулся к Буарди. — И вы собирались разделить бесчестье, убив господина де Шавере. Хоть теперь вы начинаете понимать, от чего я вас избавил?

Буарди оставался непреклонен.

— Господин де Пюизе, я не потерплю вашего вмешательства в мои дела. Буду с вами откровенен. Этого человека повесят за его поступок, что бы вы ни сказали на это.

— Вам следует быть более внимательным. Вы не могли не заметить, что я назвал Буажелена добрым другом и сородичем Сен-Жиля и его брата.

— Что вы имеете в виду?

— Репутация Буажелена такова, что его вполне можно заподозрить в готовности оказать услугу своим друзьям.

— Боже мой, сударь! Неужели симпатии к этому человеку способны так далеко завести вас?

— Вне всякого сомнения. Вам следовало бы понять, что вы можете отпустить своих молодцов. Сегодня вечером никого не повесят.

Буарди побледнел и, весь напрягшись, тяжело облокотился о стол.

— Это вызов, господин граф?

— Нет. Это приказ. Либо вы подчиняетесь ему, либо... Но послушайте! Вы не так глупы, чтобы заставлять меня напоминать вам о субординации. Надеюсь, вы наконец вспомните, что я здесь представляю принцев.

Краска гнева залила бледное лицо Буарди. Он встал и, обогнув стол, вплотную подошел к Пюизе.

— Я являюсь вашим подчиненным лишь настолько, насколько нахожу нужным. Мои люди — это мои люди, и они подчиняются только мне.

— Смело сказано, господин де Буарди, — впервые заговорил спутник Пюизе. — Настолько смело, что граничит с изменой.

— Вы совсем недавно в Бретани, господин барон, — язвительно ответил Буарди. — Бретонские роялисты отличаются от роялистов других провинций.

— Несомненно! — парировал барон. — Тем более, если ваши действия представляют собой образец, подтверждающий подобное заявление. В их свете великое дело, которому мы служим, низводится до мелочных разногласий.

— Разногласие, о котором идет речь, отнюдь не мелочно, господин Корматен [Корматэн, Пьер Дезоте, барон де — один из главнокомандующих армии шуанов]. Негодяй, путешествующий с охранной грамотой Комитета общественной безопасности, убил моего близкого друга и одного из самых доблестных наших предводителей. Разве этого недостаточно, чтобы вынести ему смертный приговор? Но как бы вы к этому ни относились, никто не помешает мне воздать убийце по заслугам.

— Если мы все еще говорим о справедливости, я выражусь другими словами, — сказал Пюизе. — Этот доблестный предводитель, этот близкий друг получил по заслугам. На сем и кончим, если не возражаете.

Однако конец пришел и терпению Буарди.

— Грожан, уведите этого человека и сделайте то, что я вам приказал, — распорядился он.

— Грожан!

Твердый голос и суровый вид Пюизе пригвоздил шуана к месту. Затем граф схватил Буарди за плечи и развернул его так, что они вновь оказались лицом к лицу.

— Послушайте, безумец. Я уничтожил бы вас, не будь я вашим другом. Если вы рассчитываете добиться своего только потому, что имеете под рукой своих людей, то оставьте эту мысль. Я не один. Для дела, ради которого я оказался здесь, со мной прибыла тысяча человек. Это в пять раз больше, чем ваш отряд. Так что позвольте мне посоветовать вам склониться перед силой, коль скоро вы отказываетесь склониться перед доводами рассудка.

Вдруг Пюизе резко изменил тон, рассмеялся и протянул Буарди руку.

— Послушайте, друг мой. Покончим миром. Впереди у нас общее дело. Нам не пристало ссориться.

Буарди не принял протянутой ему руки.

— Ссору затеял не я, — тяжело дыша, ответил он. — Вы угрожаете мне ради спасения человека, который, в сущности, вам безразличен.

— Он мне вовсе не безразличен. И честь мне далеко не безразлична. Как ваша, так и моя. Завтра вы поблагодарите меня за вмешательство.

И граф снова протянул руку.

По-прежнему не приняв ее, Буарди отошел от Пюизе и остановился по другую сторону стола.

— Говорить больше не о чем, — сказал он с горечью.

— Я надеялся, что есть, — возразил Пюизе. — Но я не буду настаивать. Сожалею, но вы произвели на меня отнюдь не благоприятное впечатление, господин Буарди.

— Я в отчаянии, — последовал дерзкий ответ. — Должны ли мы продолжать нашу беседу?

— Только не по личным вопросам. Есть кое-что еще, о чем вы можете догадаться хотя бы по тому, что я прибыл не один, а с вооруженным отрядом. Мне известно, что завтра утром невдалеке отсюда по пути в Ренн проследует конвой с оружием, боеприпасами и обмундированием для армии Шербура. Он движется под охраной целого полка «синих», который также пополнит шербурскую армию. Таким образом, потребуются значительные силы, чтобы справиться с ними. Мне нужна ваша поддержка, и я должен просить вас распорядиться, чтобы к рассвету ваши люди были под ружьем, готовые выступить к пункту, который я вам укажу.

Он говорил твердым, властным тоном, чтобы отмести малейшие возражения, каковые могли бы прийти на ум строптивому и склонному к противоречию Буарди. Поскольку Буарди молчал, а его красивое лицо было по-прежнему темным от гнева, Пюизе добавил после небольшой паузы:

— Вы слышали меня, господин де Буарди?

— Слышал, — наклонил голову, холодно ответил Буарди.

— В таком случае, будьте любезны отрапортовать мне на рассвете.

И, не дожидаясь ответа, граф повернулся к Кантэну: