Маркиз де Карабас
Шрифт:
Пюизе не скрывал своего презрения ко всему, о чем говорил барон.
— Как все это похоже на аббата Броттье, пустозвона, вообразившего себя осью, на которой теперь вращается монархизм! Пусть себе выговорится вволю и посылает пустые донесения принцам. Наше дело — работа, и Запад умиротворится лишь тогда, когда мы выполним свою задачу и король вернется в Тюильри.
— Аминь еще раз аминь, — сказал Кадудаль. — Приведите нам подкрепление из Англии, и наши парни сметут вонючие остатки этой Республики ко всем чертям.
Из дальнейшего Кантэн узнал, что миссия Пюизе в Бретани завершена, и,
Затем Пюизе заговорил о делах, имеющих непосредственное отношение к Кантэну, и получил от него подробный отчет обо всем, что с ним случилось по Франции.
— Итак, — закончил свой рассказ Кантэн, — поскольку я лишен возможности удовлетворить республиканские аппетиты господина Бене, мой маркизат переходит в национальную собственность; я же остаюсь маркизом понарошку, или, — по выражению Констана де Шеньера, между прочим, повторенному господином де Буажеленом, — маркизом де Карабасом.
— Шляпу долой! — смеясь, воскликнул Корматен, чем заслужил язвительный упрек Пюизе:
— Вы слишком толсты для Кота в Сапогах, барон.
— Хотел бы я знать, где его найти, — сказал Кантэн. — По-моему, сейчас мне именно его и не хватает.
— Можете не сомневаться, мы его вам найдем, — уверил молодого человека Пюизе. — Единственное, что вам необходимо, это терпение. Ну а пока вы сыты Францией по горло. Еще немного — и ваши кости останутся здесь навечно. Вы навлекаете на себя опасность с обеих сторон.
— Но отступить, признав свое поражение! — вздохнул Кантэн.
— Стратегическое отступление не есть поражение, дитя мое. Вы отступаете, чтобы сделать более уверенный бросок. Завтра вечером я отправляюсь на побережье. И посоветовал бы вам вернуться вместе со мной в Англию.
И опять Кантэн испытал чувство стыда при новом проявлении сердечного участия со стороны человека, от которого он был вправе ожидать совершенно обратного. Пюизе убедил молодого человека отбросить все сомнения, и прежде чем лечь спать, Кантэн написал Ледигьеру письмо, в котором сообщал, что неудача в Кэтлегоне не оставляет ему иного выбора, нежели возвратиться туда, откуда он прибыл, и ждать дальнейшего развития событий.
Пока Кантэн писал письмо, Пюизе отдал собеседникам последнее распоряжение перед отъездом относительно своего представителя на Западе на время его отсутствия. Он окончательно утвердился в намерении не назначать ни одного из дворян, возглавлявших отряды, набранные в их собственных землях.
— С моей стороны это было бы непростительной глупостью. Я понимаю это так же хорошо, как и то, что будь я бретонцем и имей на своей стороне большой отряд собственных крестьян, — даже звание верховного главнокомандующего, врученное мне принцами, не заставило бы этих господ подчиняться моим приказам.
— Эти бретонцы завистливы, как испанцы, — согласился Корматен.
— О, что касается зависти, барон, не думайте, будто во Франции этой болезнью заражены одни лишь бретонцы.
Он с горечью рассказал о препятствиях, которые чинят ему в Англии завистники, с безрассудной злобой стремящиеся лишить его доверия британского правительства, без которого их дело заведомо обречено на неудачу.
— Для такой роли здесь подходит только один человек, — продолжал Пюизе, — чье влияние, доблесть и репутация вызывают у республиканцев почти суеверный ужас. Я говорю о Буарди.
— Ошибаетесь, господин граф, — возразил Кадудаль. — Я знаю, чего он стоит, и со своими людьми готов служить под его началом. Но остальные... Черт возьми, ни один из них не признает превосходство господина де Буарди.
— Поэтому я и привез господина де Корматена.
Барон посмотрел на Пюизе, и его выпученные глаза еще более округлились.
— Но вы не намерены...
— Намерен. Надо все решить сегодня. Эти бретонцы не станут подчиняться бретонцу, поэтому нам остается только одно: пригласить человека со стороны. Они признали мое назначение принцами, поскольку я не бретонец. Признают и ваше назначение моим генерал-майором, принимая во внимание только ваши заслуги профессионального военного, которые я не премину особо подчеркнуть в своем воззвании к ним. Смейтесь, смейтесь, черт возьми. Здесь есть над чем посмеяться.
Корматен, явно желал увильнуть от ответственности, но Пюизе умело отвел их.
— Люди куда более склонны уважать неизвестное, чем знакомое, — таков был его последний, не лишенный сарказма аргумент. — Что вы на это скажете, Жорж?
— Это выход, — ответил Кадудаль.
— Вы слышали, барон? Таков глас рядового той армии, которой вы будете командовать.
— Но мои обязанности? Мне ничего о них не известно.
— Их недолго перечислить: поддерживать единство огромной тайной армии, ожидающей сигнала к выступлению; избегать распыления ее сил в мелких стычках и безрезультатных схватках; укреплять монархический дух и готовность, когда придет время сражаться за трон и алтарь. Таковы ваши обязанности. Они несложны и в их исполнении вам помогут командиры, с которым вы будете консультироваться.
— Господин барон может положиться на меня. Я пользуюсь здесь определенным влиянием, — сказал Кадудаль.
— Как среди рядовых, так и среди командиров, — добавил Пюизе. — Имея рядом с собой Жоржа, вы можете ни о чем не беспокоиться. Итак, прежде чем лечь спать, я напишу свое воззвание.
Барон, подвергшийся двойному воздействию — силы убеждения и силы власти, отбросил остатки сомнений и расположился на одной из грубых постелей, предоставленных ему лесом.
С первыми лучами дня они уже были на ногах и, запив корку хлеба глотком вина, выехали следом за армией, которая с легким шорохом, почти неприметно для глаз, двигалась через предрассветный лес. В засаду отправилась тысяча человек, у каждого была белая кокарда на шляпе, эмблема Святого Сердца на груди и ружье, свисающее с плеча. Буарди не было видно, хотя он шел во главе своего отряда, и когда началась атака, то именно он первым повел своих людей в наступление.