Маркус Вольф
Шрифт:
В декабре 1962 года Петр Андреевич прибыл в Берлин принимать дела. Вальтер Ульбрихт поинтересовался у нового посла, как ему нравится аппарат посольства. Абрасимов насторожился:
— У вас к кому-то есть претензии?
— Нет, — с некоторой ленью в голосе ответил Ульбрихт. — Просто когда приходишь на новое место, лучше всего сменить сразу весь аппарат. Надежнее, когда вокруг только люди, вами подобранные и обязанные всем лично вам. Я всегда так поступал…
«Властолюбивый и коварный в отношении своих подчиненных, — таким запомнил Абрасимова дипломат Александр Богомолов, — но подхалим по отношению к тем, кто в то время стоял выше его на иерархической
Посол Абрасимов был сторонником смены руководства в Восточном Берлине. Возможно, полагал, что новый человек, обязанный ему своим возвышением, будет в большей степени поддаваться влиянию, чем старый догматик Ульбрихт.
Абрасимова называли помесью интеллигента и бульдозера. В Берлине его персона стала вызывать отторжение едва ли не с момента приезда. Посла обвиняли в высокомерии, пренебрежительном отношении к руководителям Восточной Германии, злоупотреблении служебным положением. Абрасимов звонил по правительственному телефону главе правительства ГДР по всякому пустяку, даже если речь касалась покраски забора. Из иностранных языков он знал только польский — как выходец из Белоруссии. Но любил произнести какую-нибудь фразу по-немецки, которую заранее выучил.
С присущей ему энергией Абрасимов взялся за дело. Руководитель представительства КГБ в ГДР Иван Анисимович Фадейкин и его заместитель Василий Романович Ситников тоже считали, что Ульбрихту пора уходить. Подготовили для Андропова развернутую записку.
За право стать наследником конкурировали Штоф и Хонеккер. В Москве выбирали, кого поддержать. Владимир Семенов записал в дневнике: «Сегодня вернулся из Берлина. Имел встречу с Ульбрихтом. Он ко мне относился с каким-то резервом, хотя и спрашивал мнение. Он чувствует, что у меня свое понимание германских дел, иное, нежели у него, и что я во многом оказываю влияние на наши взгляды и действия в этом вопросе. Такое чувство, что он с удовольствием вцепился бы в меня, но я не даю ему повода и держусь хитро, ускользающе, настороженно, но думаю свое… Он националист, причем довольно опасного свойства». Семенов не верил Ульбрихту. Еще в 1952 году, вспоминал Семенов, «Ульбрихт дал указание по партии сверху донизу записывать все разговоры с советскими работниками и докладывать в ЦК — чем интересовались, что спрашивали, что отвечали».
В кабинете генерала Чуйкова состоялся острый разговор. Семенов сказал, что подобные установки ведут к взаимному недоверию и антисоветским настроениям:
— Мне такая позиция кажется пронизанной национализмом.
— Грубо сказано, — отреагировал Ульбрихт.
— Говорю, что думаю, — отрезал Семенов.
О национализме Ульбрихта Владимир Семенов предупредил Сталина. Но вождь отверг все сомнения:
— Ульбрихт — верный и последовательный коммунист. Он настоящий друг Советского Союза. Но ему надо помогать теоретически по части идеологии. Вы обратили внимание, у него кулак, когда он лежит на столе, больше головы. Старайтесь всячески помогать ему…
Однако Семенов остался при своем мнении. Советские разведчики установили, что Ульбрихт втайне от них поддерживает отношения с Бонном.
Каналом связи с ФРГ был «неофициальный сотрудник» Вольфа — Герман фон Берг (оперативный псевдоним Гюнтер). Он работал в ведомстве печати Совета министров ГДР. Западные немцы приписывали ему более важную роль — чуть ли не советника главы правительства Вилли Штофа. Но Берг не имел полномочий для ведения переговоров. Через него Ульбрихт передавал конфиденциальные письма деятелям ФРГ. Например, в феврале 1969 года обещал выдать на Пасху пропуска западным берлинцам
В ГДР Германа фон Берга недооценивали.
В последнем номере журнала «Шпигель» за 1977 год был опубликован материал, потрясший руководство ГДР, — «Манифест Союза демократических коммунистов Восточной Германии». Номер поступил в продажу 31 декабря. Сотрудникам представительства КГБ СССР новогоднюю ночь пришлось провести в своих кабинетах — Москва требовала срочно перевести и прислать текст. Все гадали: кто же входит в этот союз, о существовании которого никто не знал? Кто написал и передал манифест на Запад? А в 1978 году «Шпигель» поместил серию статей, в которых излагались реальные подробности жизни руководства ГДР. Эрих Мильке требовал от подчиненных найти источник информации. Он заподозрил Маркуса Вольфа. Отношения министра и его заместителя испортились. А это был, как выяснится позже, Герман фон Берг.
Брежневу не понравилось, что Ульбрихт задумался о самостоятельной политике в отношении ФРГ. Когда второй человек в ГДР Эрих Хонеккер прилетел к Брежневу жаловаться на Ульбрихта, Леонид Ильич выразился вполне определенно:
— Эрих, у вас стоят наши войска, никогда не забывай об этом. Без нас не было бы ГДР.
Хонеккер летом 1970 года стал дистанцироваться от Ульбрихта, чье физическое состояние заметно ухудшилось.
Лишь немногие поддерживали Ульбрихта. В частности, его советник по международным делам Герхарт Кегель. Убежденный антифашист и давний агент советской разведки, он в 1941 году работал в германском посольстве в Москве и назвал чекистам точную дату начала войны… Остальных аппаратчиков смущало намерение Ульбрихта изменить характер отношений с другой Германией.
После приема в советском посольстве задержались несколько членов политбюро, включая Вилли Штофа и Эриха Хонеккера. Абрасимов пригласил всех в курительный салон. Зашел откровенный разговор о том, что по состоянию здоровья Ульбрихту пора уходить. Петр Андреевич неожиданно обратился к Штофу:
— А кто, по вашему мнению, мог бы занять этот пост?
Отступать было некуда, вспоминал Абрасимов, Вилли Штоф не мог назвать себя. Сделав над собой усилие, глава правительства произнес:
— Я думаю… товарищ Хонеккер.
Воцарилась тишина. Советский посол обратился к другому члену политбюро, который, по сведениям, поддерживал Штофа.
— Я согласен с предложением товарища Штофа, — кивнул тот.
Но в Москве не все хотели перемен. Излишняя активность посла тоже смущала.
«Над головой Абрасимова сгущались тучи, — вспоминал Квицинский. — Дела его были очень плохи. К такому заключению я пришел после того, как однажды очень осторожный в кадровых делах Громыко вдруг в моем присутствии сказал, что он, видимо, ошибся в Абрасимове как в человеке и коммунисте. Вместо осуществления линии ЦК КПСС в ГДР он занялся совершенно неуместными интригами, и за это ему придется отвечать».
Андропов вызвал для доклада руководителя представительства КГБ в ГДР генерал-лейтенанта Фадейкина.
Хонеккер представлял не группу коминтерновцев, а тех, кто прошел через фашистские концлагеря. Его поддерживали более молодые руководители ГДР, менее преданные Москве и ориентированные на свою страну. Но Эрих Хонеккер приложил немало сил, чтобы завоевать поддержку советского политбюро. Открывая памятник Карлу Марксу, Хонеккер говорил:
— Этот монумент символизирует нерушимую дружбу между народом ГДР и народами необъятного Советского Союза.