Марс выбирает смерть
Шрифт:
— Знаешь... мне всегда было интересно, как это — чувствовать одинаково, — оживилась Медея, даже забыв про угощение в руках, — Вот прямо точь в точь.
— Не знаю.У меня было не так много близких людей. — пожала плечами Ашера, — А те, кто был рядом, вряд ли захотели бы со мной чем-то делиться.
— Нет, не так. Ты меня не совсем правильно поняла.
— Так постарайся, чтобы поняла нормально.
— Иногда, когда накатывает особенное настроение, — медленно, сосредоточенно начала Медея, — у меня возникает желание им с кем-нибудь поделиться. Не словами, а чувствовать одинаково. Вот прямо точь в точь. Стирая характеры, сиюминутное настроение, опыт жизни... Просто одинаково, в это время и в это секунду. Хотя бы ненадолго. Очень грустно испытывать всю эту прекрастность в одиночестве...
Из
— Вот гляжу я на звезды, и чувствую, будто вечность смотрит на нас вниз и молчит. И везде — суета...— поспешно продолжила Медея, пока в Ашере снова не проснулось недовольство и не перекрыло неуемный поток ее откровений, — Удивительное ощущение... А еще бывают ощущения летнего заката, надвигающего шторма, утренней субботы... Ну, когда нет всяких там тренировок и можно хорошенько выспаться...
— Ты что, их коллекционируешь? — перебила Ашера, скептично приподняв бровь.
— Ну да...
— Тогда можешь начинать коллекционировать и боль.
— Какую боль?
— Думаешь, справедливо желать испытывать вместе только приятное? — Ашера свернула каким-то колким, лихорадочным взглядом.
— Можно разделить боль на двоих. Двое — это уже сильнее, чем один. Уверена, что станет значительно легче.
— Ты слишком наивна, — укоризненно покачала головой Ашера, — И в любом случае, все, о чем ты говоришь — невозможно.
— Говори, что хочешь, а я все равно хотела бы открыть завесу.
— Не стоит вмешиваться в естественный ход событий. Человек приходит в этот мир в одиночестве и умирает в одиночестве.
— Это не так.
— Это Эсхекиаль говорил, что это не так, — как-то холодно возразила чернокожая бестия.
— Я ему верю.
— А я — нет.
Внезапно подул промозглый ветер, ужесточая и без того неприветливый холод поздней осени. Начали замерзать руки. Тонкая кожа, обтягивающая острые костяшки пальцев, натянулась, покрывшись незаметными глазу мурашками. Подушечки начали леденеть, и Медея поспешила спрятать левую руку в пухлый, бездонный рукав. Правой же вцепилась в угощение, намереваясь поглотить его до того, как пальцы совсем онемеют.
— Не обидишься, если я не поделюсь? — поздновато спросила она, уже откусив добрую половину угощения.
— Лопай.
— На свете столько всего вкусного, — в набитым ртом пробубнила тихоня, — но мне иногда кажется, что однажды это все пропадет и я снова начну голодать. Страшно.
Услышав эти слова, Ашера вздрогнула, а потом плотно, до боли сжала губы. Опустила взгляд, посмотрев вниз, прямо под ноги. Крыша высотки была усыпана чем-то похожим на щебень, и от мелких камней исходило еле ощутимое тепло. Стальные перекладины, на которые девушки примостились без особого труда, находились в пару метрах от края крыши. Здесь редко кто бывал. Место, так сильно продуваемое суровыми ветрами Арсии мало привлекало местных работников.
— Почему ты не веришь Эсхекиалю?
— Потому что нет добра и зла.
— Так говорить опасно.
— Докажи, что это не так.
— Не могу, — посерьезнела Медея, — Но если нет ни того, ни другого, то как жить-то тогда?
Усердно прожевав остатки угощения, Медея закрыла рот, чтобы не вывалились последние крошки. Запить было нечем, но, по-видимому, смущало это ее мало. После кратковременной трапезы она полностью погрузившись в пышную, местами совсем бесформенную одежду, став похожей на большую, жирную гусеницу. Из тельца этой гусеницы торчали две худенькие ножки в кедах, пятки которых, играясь, ходили туда-сюда. Увидев, что остатки лакомства посыпались на голубые джинсы тихони, Ашера автоматически смахнула их с ткани, что-то пробурчав сумбурно про аккуратность.
Чем больше сгущалась ночь, тем выразительней становились звезды. Их яркая острота стала настолько осязаема, что хотелось протянуть руку и тут же обжечься. Где-то там, далеко гудел никогда не засыпающий город. Иногда казалось, что ветер доносит вкусные запахи уличной еды. Искусственная жизнь намертво смешивалась с природным оцепенением ночи.
Это началось еще за пару недель до гона. Сначала Ашера не совсем понимала, чего же от нее хотят. Просто однажды Фроггуар Доллин пригласила ее в гости обсудить некоторые детали по костюмам выходного дня. Один на один. Однако, беседы с глазу на глаз не получилось — в светлой гостиной с широкими портьерами находилась еще одна гостья. Посреди уютного помещения водрузилась полная дама средних лет в широких черных брюках и коричневой тростью с набалдашником в виде головы фламинго. Розоватые глазенки птицы отливали надменным безразличием. Внушительный живот женщины выкатывался на ноги, когда та сидела. Сдерживаемый лишь тугой линией ремня, он казался слишком рыхлым и плотным. Жительница Олимпа имела короткую стрижку, выпирающие полные щеки, плавно переходящие в выпуклый второй подбородок и смахивала на большую, недовольную жабу. Напряженно свисающие вниз уголки длинного рта только усиливали это сходство. Аккуратный замшевый пиджак с небольшим коричневым отливом, добротные ботинки на толстой подошве и полное чувство собственного превосходства — вот то, что бросалось в глаза при первом же взгляде на гостью.
— Такая высокая цена — исключительно в счет компенсации эстетических недостатков внешнего вида, — довольно самокритично, но все так же надменно произнесла женщина. — Больше вам вряд ли кто-то предложит.
Моргнув пару раз заплывшими верхними веками, представительница элит Олимпа вцепилась в Ашеру взглядом. Требовательно и слишком самоуверенно. Тогда Ашера, конечно же, отказала. Астрономическая цена в несколько миллионов монеро казалась чем-то нереальным, неправдоподобным. Диким. Слишком диким, учитывая, что требовалось продать собственную девственность.
— Не глупи, — сказала в тот вечер Фроггуар Доллин, протягивая визитку той самой дамы, — Подумай еще раз. Лучше выгодно обналичить свой титул, а не выбросить его куда-то на помойку.
Подобные предложения поступали еще не раз и не два. Откуда они все узнали? Сливал ли кто-нибудь данные медицинских осмотров, или этот факт казался настолько очевидным, что богачи слетелись, словно коршуны, желая заполучить редкий Земной трофей? В любом случае, такого рода соревнования среди самодовольной элиты Ашера не поддерживала. Спокойные лица с легкой отметиной сдержанного безразличия она встречала с раздражением и опаской. Никогда не отвечала на личные сообщения и отказывалась от встреч. Все это продолжалось довольно долго. Вплоть до того момента, когда Медее неожиданно не одобрили экзамен для поступления в Медицинскую Академию. Совместная радость неожиданно сменилось затяжным унынием, смешанным с суровой неопределенностью будущего. Нет, Ашера вовсе не завидовала. На это просто не было оснований. Девушка испугалась. Наблюдая, что происходит вокруг, она каждый раз ощущала слишком переменчивую реальность Марса. В ней не было стабильности. Все могло поменяться в одно мгновение. Сиюминутные успехи всех их вместе взятых могли завтра сойти на нет, а пристальное внимание превратиться в гибельное безразличие. А еще хуже — в агрессию. Единственное, что вселяло уверенность в завтрашний день — это деньги. Единственное, перед чем склонялись все. И единственное, что могло обеспечить землянам гарантию того, что они завтра проснутся. Ашера испытывала грусть оттого, что из всех выживших на корабле это понимала только она.
Очередное предложение не раскрывало лица хозяина послания. Все переговоры проходили через личных помощников. Ашера и сама не знала, почему согласилась. В ночь перед свиданием она передумала много мыслей. Несколько миллионов монеро могли обеспечить и ей, и остальным ребятам относительно безоблачное будущее вне зависимости от благосклонности Марса. Им не пришлось бы больше голодать. Не пришлось выгрызать свое место под солнцем, пачкая руки в крови на потеху толпе. Дети не будут ни в чем нуждаться, Медея — не истязать тело и разум в надежде как можно скорее получить призрачную профессию в качестве гаранта будущего гражданства. Стоило ли все это одного небольшого поступка, который наверняка бы осудил Эсхекиаль? Ашера знала, что стоило. И все больше считала это правильным.