Марсель Карне
Шрифт:
Роман был передан Преверу. Тот обошелся с текстом круто: выбросил ряд персонажей, ввел новых (в частности, сентиментального убийцу мясников Вильяма Крампса — роль, предназначенную специально для Барро), не поскупился на гиньоль, на фарсово зловещие детали и обнажил абсурдную конструкцию «захватывающей» интриги. Получилась остроумная пародия на драмы ужасов и полицейские романы. Ей дали броский заголовок «Dr^olе dе Drame» [43] , впоследствии на разные лады обыгранный прокатчиками для рекламы фильма.
43
По-русски
Подписывая договор с Шарлем Давидом, Превер оговорил, что постановщиком картины должен быть Марсель Карне. Режиссер выдвинул свои условия: он хотел работать с оператором Шюфтаном и в главной роли, миссис Молинё, снять Франсуазу Розе. Кроме того, были приглашены Мишель Симон (господин Молинё), Луи Жуве (епископ Бедфордский), Жан-Пьер Омон (молочник Билли) и Жан-Луи Барро (убийца Крампс). Помимо прочего, фильм примечателен созвездием актеров. Ансамбль, созданный Карне, безукоризнен. Изобретательность, отточенная грация, легкость, с которой сыграна эта экстравагантная комедии, доставляют наслаждение и тридцать лет спустя.
Не раз писали, что для Карне «Забавная драма» — фильм чужеродный. Многие критики считают настоящим автором картины сценариста, чья индивидуальность, по их мнению, господствует здесь безраздельно. Это справедливо лишь отчасти.
Родство «Забавной драмы» с философски-иронической, афористичной, построенной на бесконечной игре слов поэзией Превера — несомненно. В блистательно нелепых, искрометных диалогах фильма легко узнать насмешливый, разноречивый, озорной и виртуозный стиль поэта, которого французы называют «улыбающимся анархистом». Но с той же легкостью в картине узнается стиль Карне: его условный реализм, дымка таинственности, окружающая самые обыденные вещи, дразнящая ненатуральность декораций, каким-то чудом превращенных в обжитые интерьеры...
Конечно, трудно (и, наверное, не нужно) разделять неразделимое. Содружество Карне с Превером было длительным и органичным. Кто на кого влиял? Чьи настроения, чьи взгляды отразились в их произведениях? «Нам уже часто задавали этот вопрос, — говорит Карне, — но ни я, ни Превер никогда не могли на него ответить. Дело в том, что я и Превер, мы составляли как бы одно целое с самого начала, с первой идеи нашего первого сценария...» [44]
В «Забавной драме» тоже чувствуется эта слитность. Карне умеет находить пластический эквивалент литературным образам Превера. Он наделяет иронические фантазии телесностью земного бытия, и в то же время обнажает их бурлескную основу. Он не скрывает, а подчеркивает близость фильма к сюрреалистским эксцентрическим ревю и театральным интермедиям поэта. Он выдвигает диалог на первый план. Не потому, что сдал свои позиции и стушевался, а потому, что так задуман фильм. Задуман как пародия, как поэтический эксперимент в «духе Превера».
44
“Cin'emonde”, 15 mars 1957.
Условность действия намеренно обострена и выставлена напоказ. Условия игры объявлены, зрителя вводят в атмосферу творческой лаборатории. Жанр детективного романа препарируется, разнимается на части. Из них пытаются составить новое, кинематографическое целое. При этом части путаются, их выстраивают по другой, не детективной логике. (К примеру, мы сначала видим миссис Молинё на кухне и узнаем, что она прячется от гостя, а потом гость решает, что она убита.) Интрига, разумеется, теряет всю свою
Отточенная галльская ирония комедии насквозь литературна. В ней ощущается изысканность филологического опыта. Превер жонглирует понятиями и словами, рассыпает их на составные части и действует, как фокусник, протаскивая сквозь ушко какого-нибудь каламбура рой ассоциаций. Герои фильма на лету подхватывают словесные мячи и тут же возвращают их партнеру. Комические ситуации «рифмуются». Стихия алогизмов внутренне организована. Юмор «Забавной драмы» не без оснований называли «ледяным».
Пародия умна, тонка, всеразрушающа и саркастична. Она напоминает те стихи Превера, в которых из словесной путаницы (типа «Старик золотой с часами в трауре. Кофейная змея с очковой мельницей. Пенковый маршал с отставной трубкой...»), из нагнетания случайных, ничем не связанных предметов и понятий возникает образ хаотического мира, потерявшего устойчивость и смысл. В «Забавной драме» логика абсурда, сдвиг обычного в нелепость служат той же цели.
Вначале кажется, что авторы высмеивают лишь приемы детективного романа. Но от штампов развлекательной литературы незаметно перекинут мост к штампам реальной жизни. Общепринятые формы полицейского допроса, публичной лекции, светской беседы, проповеди, объяснения в любви, ссоры воспитанных людей и перебранки грубиянов комически переосмыслены. Обычное и повседневное утрируется, превращаясь в фарс.
Каждая сцена начинается почти как в бытовой картине, а заканчивается гиньолем. Любой, казалось бы, невинный шаг, предпринятый героями, приводит к невообразимой путанице. Любое, самое глубокомысленное умозаключение оказывается бредовым.
Инспектор Брей, увидев в кухне Молинё длиннющий ряд бутылок с молоком (свидетельство любви молочника к прелестной Еве), тотчас изрекает: «Молоко — противоядие. Где есть противоядие, там есть и яд». Отсюда следует, что миссис Молинё отравлена цветочным ядом (поскольку ее муж ботаник).
Убийца мясников тоже вооружен солидной логикой. Он объясняет: «Я люблю овечек. Мясники их убивают. Я убиваю мясников»,— вывод, логически неотразимый. Но, увы, прямолинейная и замкнутая логика абсурдна. С нее-то, собственно, и начинается безумие. Мир методически организованный, расчисленный, мир правил — самый безрассудный. В нем все возможно. Он настолько выхолощен, что воспринимается как странный парадокс, как ирреальность.
Веселое в «Забавной драме» отдает печалью, смешное временами делается страшноватым. Ирония неумолимо проникает вглубь, затрагивая уже не только формы, но и суть житейских отношений. Хаотический дух улицы, ворвавшийся в размеренную жизнь почтенных буржуа, переворачивает все вверх дном. Благоразумные и респектабельные персонажи, оказавшись в необычной обстановке, теряют все свое благоразумие и совершают странные поступки. Светская дама в подозрительной гостинице китайского квартала ведет кокетливый любовный диалог с убийцей мясников. Епископ. с голыми коленями, в коротенькой шотландской юбочке крадется по чужому дому. Рыхлый, стареющий профессор прыгает по лестнице, как школьник, и распевает песенку про спящих голубков...
Зеркало пародии издевательски меняет лицо реальности. Привычный ход вещей оказывается непрочным. Стоит из механизма повседневности выпасть колесику, как все разваливается. Действительность становится похожей на фантасмагорию, на балаган.
На первый взгляд в «Забавной драме» нет ничего общего с «Женни». Там — быт и лирика. Здесь буффонада. То, что серьезно утверждалось и поэтизировалось в первом фильме, высмеяно во втором. Можно подумать, что создатели «Женин» в «Забавной драме» отрекаются от прежних увлечений, иронизируют над собственной серьезностью и объявляют о вступлении на новый путь.