Марш Акпарса
Шрифт:
От Чалыма до Кокшамар путь неблизкий. Пока хан добирался до дворца, намаялся немало. Всю дорогу он говорил о победном пире и был доволен, что Уссейн-сеит, постоянно упрекавший его за празднества, на этот раз дал совет: устроить пир не только для его двора и ногайских джигитов, но и для черемисских воинов, которые оставались в Кокшамарах.
...Отдохнув и переодевшись в атласный халат и сафьяновые мягкие сапоги, Акрам вошел в большой зал. Столы ломятся от яств и напитков. За столами чинно сидят гости, ждут его появления.
Акрам садится на свое место, оглядывает гостей... Но почему не все собрались на пир?
— Где высокочтимый Уссейн-сеит?
— Сеит жаловался на старость и усталость, — ответил слуга.— Он просил прощения, что на пир прийти не может.
— А Ширин-бей?
— Благородный Ширин болен. Да простит его великий хан.
«Ах, старые козлы, — с досадой подумал хан, — и добывать
победу не умеют, и праздновать не хотят! Сами заменили меня в Кокшамары и оставили одного».
— Эй, слуги! Зовите сюда моих сотников — с ними гулять будем. Ведите сюда из гарема бикечей — пусть тоже садятся с нами за стол!
В полночь, когда пир во дворце был в самом разгаре, Уссейн-сеит, Ширин-бей и кулшериф-мулла тихо вошли во двор, собрали своих слуг, и начались сборы в дальнюю дорогу. Клади у каждого на тридцать-сорок лошадей, добра награбили немало. У самого Уссейна тюков больше, чем у других, недаром он взял у Зейзета ключи от ханских кладовых. Полсотне слуг на конях да полторы сотни вьючных лошадей — такому обозу вырваться из русских пределов нелегко. А путь лежит в Крым, дорога нелегкая, опасная.
Долго судили, где идти. Если плыть по Волге до Суры, там и Мамич-Берды близко, и Васильсурск не миновать. Хорошо бы пройти вниз по Волге до Сарай-Берке, а там перемахнуть на Дон до Азова — прямо во владения крымского хана. Да где там, разве мимо Свияжска и Казани проскочишь? Решили, что самый безопасный путь по реке Цивили.
Волгу переплыли на рассвете, спрятали коней в глубоком овраге и в установленном месте стали ждать Зейзета с Акпарсом.
В Чалыме с полночи горланят петухи. Зейзет днем все приготовил к побегу. Как только стемнело, метнулся на берег, в условленное место, нашел там Мухаммеда и двух слуг с лодкой. И вот сейчас подъезжает Зейзет к дому мурзы в крытой повозке-двуколке. У ворот, кряхтя, вылез из повозки, за ним — человек.
Два стража скрестили копья.
— Кто идет?
— Лекарь Зейзет. Повеленьем Мамич-Берды я везу к раненому пленнику колдуна. Поколдует мало-мало, выйдет обратно.
Стражи колдунов боялись, опасливо отошли от ворот подальше.
— Готов ли ты? — спросил шепотом Зейзет, когда вошел в избу.
— Давно не сплю.
— Этот человек вместо тебя останется, а ты надевай его кафтан.
— А ты, старик, дорогу на Кокшамары хорошо знаешь? — спросил Акпарс, надевая кафтан и меховую шапку.
— Мухаммед знает.
— Но он остается...
Не твоя забота. Он догонит.
Охранники опасливо выпустили их со двора. Зейзет помог Акпарсу забраться в повозку, кряхтя, влез за ним и взял вожжи. Лошаденка ходко потянула повозку под гору. Ночь была по-осеннему темна, дорога за Чалымом грязна и ухабиста. Повозка то и дело проваливалась то одним, то другим колесом в ямы. Акпарс охал и стонал от боли.
— Мы вылетим из повозки, старик. Ямы объезжай.
— Глаза старые, ничего не видят,—оправдывался старик.
— Давай вожжи мне. Я эту дорогу знаю.
Зейзет охотно вложил вожжи в правую руку Акпарса. Тот резко потянул на себя левую вожжу. Повозку сразу перестало кидать из стороны в сторону, она покатилась по ровному полю. Через полчаса Зейзет положил руку на плечо Акпарса и сказал:
— Остановись. Здесь будем ждать Мухаммеда. Что-то он задержался.
Старику было невдомек, что Акпарс давно вывел повозку на дорогу, идущую не к берегу, а в глубь леса, в противоположную сторону.
— Давай подождем, — спокойно ответил Акпарс, натягивая вожжи,—ты покарауль Мухаммеда, а я посплю. — Акпарс свернулся на сене, брошенном на дно повозки, и захрапел. Он хорошо знал, что всю прошлую ночь Зейзет возился с его ранами и не спал. «Сон непременно свалит старика»,— думал Акпарс, притворно прихрапывая.
Так оно и случилось. Сначала Зейзет клевал носом, сидя, по-
417
27 Марш Акпарса
том, бросив под голову охапку сена, прилег. И мгновенно заснув. Акпарс осторожно слез с повозки, распряг лошадь, оставил под оглоблями дугу, чтобы не шевелить повозку. Потом вывел коня к поваленному дереву и с него забрался на влажную спину коня...
Мамич-Берды, уезжая из Чалыма, оставил вместо себя сына Ике. Он наказал ему следить за тем, чтобы Акпарса хорошо лечили, и не приведи аллах, если украдут. Ике утром, чуть свет, пошел к раненому и испугался. Нары были пусты. Кинулся искать Зейзета, и тот исчез. «Увезли в Кокшамары»,— догадался Ике. Он послал гонца в Кокшамары с наказом немедленно привезти пленника обратно.
Через два дня гонец вернулся со страшными вестями: Зейзет и пленник в Кокшамарах не появлялись, Уссейн-сеит с двумя сотнями коней убежал неизвестно куда, с ним ушли Ширин-бей и кул-шериф-мулла. Гонец хотел побывать у хана, но его во дворец не пустили, так как великолепный Али-Акрам спал после бурно проведенной ночи.
Понял Ике, как плохи дела, и послал гонцов вслед отцу. Мамич- Берды возвратился немедля, сразу поднял десять тысяч всадников и берегом повел их на Тинсары. Здесь за одну ночь переправил на плотах через Волгу все свое войско и на рассвете налетел на Кокшамары. Всадники ворвались во двор Али-Акрама, готовые крушить головы ханским джигитам, но те и не думали сопротивляться». Воины Мамич-Берды всех их связали, побросали под навесы, куда загонялся скот для ханской кухни. Потом из гарема выволокли пьяного Али-Акрама и бросили к ногам Мамич-Берды. Поднявшись на четвереньки, Али-Акрам задрал вверх голову и, увидев Мамича, крикнул презрительно: