Марш экклезиастов
Шрифт:
…Судьба, судьба — смерч в сахре!
В ожидании парабеллума
Не понимаю, как это в книгах у писателей получается описывать дорогу куда-то. На мой взгляд, это самое скучное (и одновременно нервное) занятие. Самое лучшее — это когда ты сквозь какую-то дверь проходишь, и уже там, где надо.
Близок к идеалу самолёт, но Ирочка не может летать на самолётах. Это у неё не тот испуг работает, а просто что-то неправильное в организме: страшно болит голова и идёт кровь из носа и ушей. Поэтому мы поехали поездом. Двенадцать часов простояли за Новосибирском, ждали, когда починят пути. Самих смерчей я не видел. А когда мы должны были уже приехать, поезд начал шмыгать короткими перебежками — то вперёд, то назад — по каким-то объездным путям мимо платформ с названиями «Наливной», «Земляной» или «Хр. уч. №306»; весь пейзаж состоял то из болот, то из свалок. Висел сырой туман, пахло прелью. Наконец, так и не довезя до Москвы, вечером нас высадили в Рязани и сказали, что подадут автобусы. Мы переночевали на вокзале, автобусы почему-то ушли без нас, Лёвушка хотел было обличить начальника станции в педофилии, но я сумел его удержать. Мы были уже почти у цели, имело смысл поберечь цветы наших селезёнок.
Электрички были набиты так, как это показывали в фильмах про гражданскую войну. Разве что на крышах никто не ехал, потому что вдоль вагонов висели растяжки: «Стой, дурак! Там 5 000 вольт!!!»
Короче, мы поехали на перекладных. Главное было не произносить страшного слова «Москва». А так — Луховицы, Коломна… В Коломне мы, правда, голосовали довольно долго — часа три. Машин в сторону Москвы шло много, но никто не хотел останавливаться. Из Москвы они тоже шли — и многие были обвешаны и завалены всяческим скарбом…
Наконец нас подобрал дальнобойщик. Наверное, он просто заскучал, а тут — мы. Типа туристы. Так мы и выглядели, в общем-то: рюкзачки, ветровки. На всякий случай он спросил, есть ли у нас документы, а то и нас тормознут, и ему неприятности, — но документы у нас были. Ха, у нас было полно документов. Навалом. И мы поехали. Лёвушка стремительно навязал шофёру своё общество, и я смог немного отключиться. Потому что разговоры о политике меня достают. Меня мало чем можно достать… но вот — есть ахиллесова пята.
Ирочка тоже страшно устала, и мы с ней молчали, прекрасно понимая друг друга.
Уговорить её маму, Лидию Петровну, отпустить дочку съездить попутешествовать — оказалось несложно. У неё ко мне полное доверие, а перед родителями она вообще замирает с большими глазами. По-моему, люди себя так вести не должны. Но у неё явно проблемы с этой жизнью.
Потом мы оказались в пробке, да такой, что проще было выйти и топать пешком — что мы и сделали. Шофёр, похоже, расстроился. Лёвушка только начал чинить ему мозги и обращать взор, и вот облом. Пешком мы преодолели два милицейских заслона: документы у нас были — вкупе с билетами до Москвы, — и нас не задержали и вообще не докапывались, только на втором заслоне прапорщик (даже не класса «супермышь», а «суперхомяк») сказал: зря вы, ребята, ломитесь в эту Москву, дули бы себе обратно, вот ей-богу же… Глаза у него были совсем человеческие.
Справа, совсем недалеко от нас, один за другим садились тяжелые самолёты.
Машинное стадо вдруг закончилось, оборвалось. Впереди стояли многоэтажки, а над многоэтажками расползалось чёрное, подсвеченное снизу оранжевым, облако дыма. Конечно, надо было ещё идти, идти и идти, и мы шли. Лёвушка громко орал что-то на иврите на мотив «Бандеры россы».
Мы нашли, где останавливаются маршрутки, там нашли, какая идёт до метро. Да они почти все шли до метро. В маршрутке нам сказали, что горит нефтезавод, дороги перекрыты, поэтому поедем огородами. Нам было всё равно. Через час мы уже спускались под землю, а ещё через час — звонили в двери тёти Ашхен.
Сперва они ехали важным, степенным шагом, громко при этом отрыгивая, чтобы показать Абу-Факасу своё удовольствие от расстанного угощения.
Потом они, послав прощальные улыбки, слегка ударили верблюдов пятками, дабы ускорить движение.
Наконец они помчались, не оглядываясь уж более и не убеждаясь в отсутствии погони. Как сказал поэт Ибн Юнус, и неплохо сказал:
По сахре, по тропе караванной, где шагают верблюды из Каира в Багдад,
Мы бежали с тобою к свободе желанной, о которой в зинданах удальцы говорят!
— Велик Аллах! — резонно заметил Отец Учащегося. — Вчера мы были жалкими нищими, а нынче подобны двум кувейтским эмирам, выехавшим пострелять джейранов. И заметь, я даже не взял с тебя джизью — налог на иноверцев! Жаль только, что нельзя было засыпать песком весь дом, а рядом нагромоздить ещё две кучи — так было бы лучше! Очень жаль! Вот это был бы фияль! Мы бы так и остались там жить, а хвастливый Абу Факас — смиренно нам служить!
— Господь велик! — откликнулся монах из Абруццо. — Если, конечно, вовремя остановиться. Я был глубоко прав, проиграв нашему хозяину всю мебель, всю утварь, всех слуг и часть денег. Как ни святы законы игры в вашем басурманском мире, а живыми нас он бы не выпустил. Теперь же бедняга пребывает в искренней радости от того, что его не пустили совсем по миру. Нам стоило бы какое-то время поработать в паре…
Брат Маркольфо надел поверх роскошной белоснежной галябии своё рубище — как ни протестовал Сулейман Аль-Кордуби. Зато поэт вырядился безукоризненно, отобрав из сундуков Абу Факаса самое лучшее.
— Но, садык, — возразил Абу Талиб, — как же я стану работать в паре с тобой, когда никак не могу в тебе разобраться? Кафирских монахов я повидал — ни один столь искусно в фияль не играл. И я чуть было не окосел, видя, как ловко ты на верблюда сел.
— Под моими обильными телесами, — важно сказал бенедиктинец, — скрывается стройный, изящный и прекрасный принц. Такое у нас бывает сплошь и рядом. И мне ещё повезло, что колдунья не превратила меня в лягушонка. В любом римском болоте полным-полно таких принцев.
— Я понял, — сказал поэт. — Значит, мы оба дети Сасана.
— Увы, — вздохнул монах. — Имени моего батюшки я вовсе не знаю. Какого такого Сасана прочишь ты мне в отцы?
— Ха! Не знаешь! — воскликнул Абу Талиб. — Сасан являлся величайшим и благороднейшим из владык земных. Царь Сулейман не достоин был бы служить у него даже золотарём. А потомство Сасана было обманом изгнано из царства и лишено наследства. С тех пор мы и скитаемся по земле, добывая себе скудное пропитание, испрашивая добровольное даяние… О нас даже касыда сложена: