Марш мародеров
Шрифт:
– Зоопарк потом смотреть будем. Сейчас людей кормить надо. Мыть надо. Завтра будем много рыбы ловить. Солить, коптить, вялить. Все пойдут. А вы, - он поворачивает голову к Нику, Эн и Халу, - соль поищите. Много соли - в запас. Всё, спать давайте. Ночь уже.
По Цирку плывет сладковатый запах свежей рыбы - это мобилизованные Анной Петровной женщины дружно берутся за работу. Вытряхивая из полиэтиленовых пакетов рыбу, они взрезают тугие животы, вычищая внутренности. Анна Петровна лично солит каждую -
– Ой, батюшки, она живая!
– заполошно взвизгивает кто-то.
Слышится мокрое хлопанье рыбьего хвоста о пакет, женский смех.
Рыбаки, допивая на ходу смородиновый чай, расходятся с арены. Их окликают, спрашивают подробности, но у мужиков совсем не осталось сил.
На ночлег общинники устраиваются на уцелевших креслах, в проходах, на полу, на ступеньках - кто где. Верхние ярусы амфитеатра, скрытые мраком, остаются пустыми: никто не хочет удаляться от костра. Люди инстинктивно чувствуют в огне защитника.
– Это генетическая память, - вздыхает Аркадий Иванович, устраиваясь рядом с ребятами.
– В каждом из нас живет пещерный предок. Шелуха цивилизации слетела - и вот вам, пожалуйста, кроманьонцы пробудились. Цирк - это наша общая большая пещера. Огонь греет, огонь отпугивает зверей. Огонь - божество.
– И все-таки надо добывать оружие!
– не слушая профессора, горячо говорит вполголоса Ник.
– Допустим, звери сюда не пойдут. А люди? Мы же видели мертвого. Его убили! И убили не звери! Голову отрезали… Ну, вы-то понимаете, что без оружия нам…
– …капец, - заканчивает за него Хал.
Эн нервно хихикает. Аркадий Иванович снова вздыхает.
– Молодые люди, я понимаю и, поверьте, разделяю вашу тревогу. Но и вы поймите нас, старшее поколение… Голод - это ужасно. Угроза голода стократ страшнее всех прочих вызовов, что бросает нам дивный новый мир.
Когда все ложатся, Хал приподнимает голову и шепотом спрашивает:
– Эта… А нафига вы новый мир дивным назвали?
– Была такая книга, - тоже шепотом отвечает Аркадий Иванович.
– Написал ее английский писатель Олдос Леонард Хаксли. Называлась она «О дивный новый мир».
– Там про нас, что ли?
– Отчасти, молодой человек. В том смысле, что Хаксли описал антиутопическое устройство будущего.
– А-а-а… - разочаровано тянет Хал.
– Фигня, короче, блин.
– Эй, давай спать уже!
– недовольно бурчит Эн, переворачиваясь с боку на бок.
Хал хочет огрызнуться, но тут в проеме главного входа возникает силуэт одного из сторожей. Громко топая, он выбегает на арену и останавливается возле дремлющего у центрального костра на лежанке Бабая. Женщины, чистящие рыбу возле «кухни», недовольно отвлекаются
– Атас!
– Хал вскакивает, напряженно вслушиваясь.
– Чё-то случилось, блин. Зуб даю!
Ник тоже поднимается, на всякий случай подтянув к себе ржавую арматурину. Эн демонстративно отворачивается - она хочет спать.
Сторож - им оказывается кучерявый малый Жора по прозвищу Домовой - тычет пальцем в сторону выхода и что-то втолковывает Бабаю про какие-то песни.
– Айда, позырим!
– Хал дергает Ника за рукав.
– Эн?
– поворачивает тот к девушке.
– Я сплю!
– Идите, молодые люди.
– Профессор садится, хрустнув суставами, вытягивает ноги.
– Я присмотрю за нашей…
– Ага, щас! Эксо-эксо, Кэнди!
– Эн немедленно вскакивает.
– Что там у вас?
Хал, перепрыгивая через ступеньки, уже бежит к арене. Ник и Эн устремляются за ним.
Цирк понемногу оживает - люди поднимаются, переговариваются. Отовсюду слышится:
– Что случилось?
– Что там?
– Тревога?
– Тихо!
– подняв руку, рычит Бабай.
– Все в порядке, спите! Просто человек пришел. Новый.
– Песни поет!
– вякает из-за его спины Жора, тряся кудрями.
Хал пробегает вдоль бортика арены, застывает возле входа и вдруг начинает пятиться. Ник, остановившись в паре метров позади, вскидывает арматурину.
Из темноты выплывает тяжелый, низкий бас:
– Сердце чистое сотвори во мне, Боже, и Дух Правый обнови внутри мен-я-я-я!
Слова гудят набатом. Это не стихи, но и не песня, а скорее какой-то варварский гимн, псалом, полный внутренней силы, мощный и пугающий.
Эн ойкает. Хал отступает в сторону. Бабай, наоборот, делает пару шагов по направлению к черному зеву выхода и растопыривает толстые руки, точно хочет остановить то, что прет из тьмы. Жора нелепо оглядывается, ища, куда бы спрятаться.
– Не отринь меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними от меня-я-я-я!
– ревет бас.
– Возврати мне радость спасения Твоего и Духом Владычественным утверди меня-я-я-я!
Мрак колышется. Ник угадывает в нем высокую человеческую фигуру, широким шагом движущуюся по проходу.
– Научу беззаконных путям Твоим, и нечестивые к Тебе обратя-я-я-ятся!
– дорёвывает последний строки псалма бас, и в круг света вступает мужчина огромного роста, весь в черном, косматый, до самых глаз заросший густой бородищей.
Сжимая в руке суковатую палку с прикрученным алюминиевой проволокой позеленевшим медным крестом, незнакомец встает перед Бабаем, смотрит на него сверху вниз, гулко пристукивает посохом и заканчивает псалом на невероятно низкой ноте:
– А-а-а-а-м-м-ми-и-и-н-н-нь…