Марш мародеров
Шрифт:
– Он… он живой?
– спрашивает Эн.
– Может, галлюцинация?
– неуверенно предполагает Цапко.
Дойдя до купола, Бабай останавливается. Он лишь чуть-чуть, на какие-нибудь пару метров, ниже выпирающей из земли полусферы. Медленно, словно преодолевая вязкое сопротивление, Бабай оборачивается, но смотрит не на людей, а куда-то вдаль. Потом он поднимает вилы и вертикально вонзает их в землю с таким расчетом, чтобы два зубца оказались внутри купола…
– Осторожнее, ради Бога, осторожнее!
– кричит Цапко, размахивая руками.
–
– А как я ее тебе сюда поставлю, блин!
– оправдывается Хал, застывая с белой картонной коробкой у десантного люка тягача.
– Тут места не осталось уже.
– Значит, ставь сверху, - командует Цапко.
– Сверху тоже не влезет, все, под самый потолок забито.
– Тогда… - Цапко в отчаянии ломает тонкие пальцы, лицо его страдальчески искажается. Он бежит вокруг «маталыги», заглядывает в передний люк и радостно объявляет: - Тут еще есть место! Давай, давай!
– Может, наверху привяжем?
– предлагает Ник.
– Обязательно, обязательно, - радостно кивает фельдшер.
– Физраствор и инъекторы - это наверх.
– Вот это всё?
– изумляется Ник, кивая на пирамиду коробок и ящиков.
– Мы же хотели второй раз приехать.
– Мало ли что случится, - опасливо говорит Цапко и рубит воздух ладонью: - Берем всё по максимуму.
После того, как на нулевом этаже главного здания РКБ они нашли хранилища с медикаментами, Цапко словно подменили. Куда только девалось его нервная неуверенность, усталость… В фельдшера точно вселился другой человек, энергичный, бодрый и стопроцентно уверенный в себе.
Весь остаток дня они таскали к тягачу лекарства, вакцины, упаковки одноразовых шприцов и ящики, в которых булькали бутыли с физраствором.
– Стрептомицина еще шесть коробок!
– орал Цапко в распахнутые двойные двери, откуда веяло холодом.
– И тетрациклина.
– А бицилин брать?
– Обязательно! Против воспалительных процессов в мочеполовых органах!
Конечно, львиную долю всех медикаментов составляли противочумная вакцина и антибиотики, которыми лечат древнюю болезнь - стрептомицин, хлорамфеникол, тетрациклин. Но помимо них Цапко набрал кучу всевозможных медикаментов, а когда Ник попытался урезонить аппетиты фельдшера, отбрил его с чисто докторской безаппеляционностью:
– У меня больных полный город! Всё берем, всё!
Проходит несколько часов. Наконец Цапко понимает, что больше на МТ-ЛБ погрузить нельзя. По пояс голый Хал притаскивает из хранилища последнюю коробку с детскими витаминами. Фельдшер штык-ножом вскрывает ее и высыпает весело дребезжащие баночки с яркими этикетками прямо в командирский люк.
– И под ноги, под ноги смотрите!
– наставляет он Ника и остальных.
– Не дай Бог подавите.
Ник свешивается в люк, усмехается. Тягач забит лекарствами под завязку. На сидении стрелка лежат плоские коробки с желтыми наклейками.
– Если что случится, как я огонь вести буду?
– спрашивает он у Цапко.
– На коленочки положишь, - ничуть не смущаясь, говорит фельдшер.
–
– Сейчас.
– Ник спрыгивает с тягача, идет к главному зданию.
Юсупов, Эн и Хал устремляются следом. Цапко недоуменно смотрит им вслед, потом до него доходит - он срывается с места и бежит, громко топая сапогами.
Все пятеро подходят к черному кругу копоти на асфальте. Из центра его торчат вилы, тоже черные, обугленные. Рукоятка сгорела. Это все, что осталось от Бабая.
– Может, он еще живой?
– спрашивает Хал.
– Мы же думали, блин, что он погиб, а он вона как… Ходит где-нибудь там…
– Нет, - твердо говорит Ник.
– Не ходит. Он умер. Совсем. Умер, чтобы мы были живыми и спасли остальных.
– Откуда ты знаешь?
– Эн смотрит на Ника, и он понимает, что девушка очень недовольна его словами.
– Знаю. Объяснить вот не могу.
– Здесь эта… тоже произошло что-то вроде разрядки двух полей, - пытается объяснить Юсупов.
– И было искажение оптической…
– Не надо, Вилен, - останавливает его Ник.
– Не нашего это ума дела. Но когда-нибудь мы обязательно разберемся, кто, зачем и каким образом это сделал и как нам все это прекратить. А сейчас давайте выдвигаться, нам надо до темноты попасть в Цирк.
Все, кроме Юсупова, сидят на броне - и потому, что внутри тягача нет места, и для того, чтобы удерживать разъезжающиеся по наклонным плитам коробки с медикаментами. Пятый слой, четвертый, третий - червоточина смирилась, она больше не строит козней, не пытается убить проникших в нее людей. Бабай словно бы разрядил какой-то невидимый и неведомый конденсатор, и пока энергия не накопится вновь, червоточина будет относительно безопасной. Относительно, потому что каменные ежи в живых стенах домов никуда не делись, провода все так же танцуют свою беззвучную самбу, и бледно-желтое лицо в окне больничного корпуса все смотрит и смотрит на машины «Скорой помощи» внизу.
Филатова Ник замечает у границы второго слоя. Силуэт в длинном плаще причудливо искажается, и кажется, что он пляшет какой-то народный танец, размахивая руками и приседая. Тягач пробивает полупрозрачную стену и останавливается.
– Что-то случилось?
– спрашивает Ник.
Филатов опускает руки.
– Всё, конец!
– скрипит он.
– Они идут сюда. Они… крестный ход… сюда!
– Кто? Какой еще крестный ход?
– наперебой спрашивают все.
Подойдя к тягачу, Филатов опирается на гусеницу.
– Монах собрал всех. И людей из Цирка, и из других общин. Он сказал им, что здесь, в червоточине, находятся райские врата. И что все, кто хочет спастись, должны идти крестным ходом и просить апостола Петра пропустить их.
– Какого еще Петра?
– Ник спрыгивает на землю.
– Они что там, с ума сошли?
– Хуже. И они несут с собой больных. И умерших.
– Что?
– страшно кричит Цапко.
– Идиоты! Это же стопроцентная вероятность заражения…
– Зачем?
– не понимает Ник.