Марш Обреченных. Эстафета
Шрифт:
Войчек тянется к военачальнику, прислушивается к предсмертному шепоту.
— Войчек… Вой… — Снова захлебывающийся кашель.
Мастер подавлено находит холодную руку воеводы.
— Фами…льный ме…ч и та…ну эмбра-агоо…
— Я понял воевода, — Войчек тяжело думал и решился: — даю слово — приложу все силы для того, чтобы возродить храм Хизельмаш! Князь Лестор и Грэтем ответят за жизни храмовников! Святыни Хизельмаша не достанутся в руки северян!
Рука Хесама сжала ладонь Войчека, он ощутил блаженный трепет.
— Память храма на твоих плечах, — голос воеводы звучал более
Войчек совладав с внутренним страхом, промолвил:
— Я нашел уже достойных избранников…
Лицо Хесама скрутила маска удивления.
— Как?..
— Рихтор! — Возглас прозвучал странно и необычно даже для Войчека, позвавшего сильфида.
Едва слышный шелест крыльев, словно летучая мышь отважилась напасть на человека. Перепончатые крылья вряд ли так звучали, когда рассекали воздух. Хесам раскрыл глаза, удивляясь представившемуся чуду: короткое тело, копия человеческого, даже намного меньше гномьего, в темном, маскирующем кафтане, с кожаными латами на руках и груди, на голове остроконечная шапочка-шлем, на поясе — миниатюрный для человека кинжал, за плечами — колчан со стрелами и лук. Сильфид парил в воздухе, пристально изучая раненого Хесама, во взгляде проскальзывали участливые нотки сочувствия. Крылья жестко били воздух, разгоняя сквозняк, и обдувая храмовников холодом.
Воевода залился опять нервным кашлем.
Рихтор приземлился на отколовшийся несколько столетий назад кусок скалы.
Войчек накрыв Хесама плащом, вернулся к костру, достал с углей котелок, подарок сильфида, заварил в кипятке травы и, поддержав в укропе целебных листьев и корней, принес в чашке отвар. Помог воеводе приподнять голову и под стоны и оханье, заставил выпить пару глотков.
Кашель слегка ослаб, но надеяться на полное выздоровление было преждевременно.
Рихтор хранил непредвзятую тишину, только суженые зрачки, равномерно блуждали от Войчека к раненому и обратно.
— Давненько я не видел сильфид…
— Лет тридцать назад, не так уж и много, — слова Рихтора звучали и приглушено и в то же время звонко, эхом разносясь по всей пещере. — Раньше вы частенько спускались к Оракулу, а потом, что произошло потом? Судьба храма перестала больше вас беспокоить? И только острая нужда заставила вспомнить о существовании цветка?
— Цветка? Еще не усох? Как он растет среди камней?
— Загадка. Мы не знаем. Королева пыталась раскрыть жизненную тайну Оракула, но он на долгое время закрывался от общения. Все наши попытки достучаться до его разума заканчивались поражением, цветок игнорировал всех.
— Тогда почему он ответил мне? — Войчек не остался безучастным в истории Рихтора.
— Такая же тайна, как и его молчаливость, Оракул издавна поражал своими повадками, мы терпеливо ждали его пробуждения и стойко переносили периоды отшельничества.
— То есть, Рихтор, он заговорил со мной, а до этого молчал?
— Да, мастер Войчек. Молчал двадцать лет. Двадцать долгих человеческих лет.
Поражено мастер клинка и ножа отвел взгляд от лица Рихтора. Догадка обрушилась на голову Войчека камнепадом. А сколько же лет тогда Рихтору? Королеве? Всему племени сильфид? Сколько живут сильфиды? Наверное, не уступают в долгожительстве эльфам?
Вопрос вертелся на языке, но Войчек так и не решился его задать. Правда, зачем задавать, если ответ и так очевиден.
— Тогда старейшины не отважились предложить королеве союз и разрешить воинам народа сильфид обучаться в храме Хизельмаш. Имран Брамт и Герман Зольт посчитали договор абсолютным кощунством и аморальным в отношении философии воинских приоритетов и догм. Хизельмаш отказал королеве в паритете двух школ. Союз так и не состоялся, вряд ли сильфиды могут теперь переживать, поэтому поводу, — прерывистый кашель оборвал речь Хесама.
Войчек жадно впитывал все подробности вековечных хроник. Хроник за выживание боевых наук Хизельмаша и крылатого народа.
Время нельзя было повернуть вспять. Правда, можно изменить настоящее и скорректировать будущее, Войчек решился следовать зову сердца.
— Тогда что же мешает нам объединиться сейчас?
Рихтор перестал мигать, во все глаза, вперившись в мастера, а воевода прекратил кашлять.
— Князь Лестор!
Даже Войчек вздрогнул. Воевода Хесам вымолвил фразу как ругательство. Открыто и грязно, словно этим все сказано.
Так же коротко ответил ему сильфид:
— Племя постарается избавить стены храма от мерзкого колдуна!
— Тогда я даю слово — стены Хизельмаша примут союз королевы, и сильфиды отныне будут обучаться мастерству храмовников!
Войчек трепетно улавливал каждое слово. Границы и стены между двумя расами, двумя народами неожиданно разрушились, будто мосты через реку, одна лишь беда в том, что все это произошло в момент войны и кровавой смуты.
— Клянусь ветрами Ущелья!!
— Клянусь Аллоном!!
Войчек не забыл и свою клятву.
— Клянусь Аллоном, воевода Хесам, что ценою жизни достану священные реликвии храма!
Холодный ветер скрепил три клятвы намертво и навеки.
Навеки отобрав последние крохи жизни Хесама…
Тишина ворвалась в грот пещеры, разнеслась по щелям, дожидаясь удобного момента для атаки.
— Воевода Хесам? — Войчек опасливо тронул военачальника храма за плечо. — Хесам? Хеса…
— Оставь его, мастер Войчек, Хесам мертв!
Войчек закрыл глаза воеводе. Пустота и безызвестность заполнили невидящее сердце мастера. Что теперь делать? Легко говорить и раздавать клятвы, а вот их вершить и претворять в жизнь, другое дело! Как вернуть реликвии, ведь храм, небось, наводнен наемниками и адептами Лестора? Надо сперва наперво попасть в стены храма.
— Его необходимо похоронить, — отстранено проговорил Войчек.
Рихтор сорвался с куска скалы.
— Это займет лишнего времени, не лучше оставить тело здесь на произвол природы? Можно сбросить его в пропасть…
— Что?! Рихтор ты спятил? — кулаки мастера сжались от бешеной ярости.
Крылан круто замолотил воздух, слова Войчека не столько обидели, как разъярили. Сильфид готовился вступить в схватку, если храмовник не найдет должного оправдания своим словам.
— Человек, ты можешь поплатиться за свои выражения!