Шрифт:
Annotation
Романтическая история "попаданки", в соответствии с законами жанра, пришедшейся ко двору в другом мире. И двор этот, также в соответствии с классическими законами жанра о приключениях 'попаданцев', точнее, 'попаданок', императорский. И маги в наличии. В общем, автор старался соответствовать.
Иванова Татьяна Всеволодовна
Татьяна Иванова
МАРШАЛ СРЕДИННОЙ ИМПЕРИИ
Иванова Татьяна Всеволодовна
Татьяна Иванова
МАРШАЛ СРЕДИННОЙ ИМПЕРИИ
Часть первая.
СЕЗОН ДОЖДЕЙ.
Топиться все равно не хотелось.
Ну да, все плохо, все просто ужасно, но, ах, как не хочется умирать.
Элиза, сидя на бревнышке, сжавшись в комочек, с тоской изучала мирную речку в трех шагах от себя. Искрилась в солнечных лучах темная вода, шуршали, отвечая легким порывам ветерка, камыши. Голубые стрекозы, сверкая серебристыми крыльями, резвились в воздухе. Ну кто же топится в такой день?! Даже несчастные невесты вроде нее не топятся. Наверное... Даже те, за которых некому заступиться, потому что мать умерла, а отец, женившись во второй раз, с удовольствием избавляется, и те не топятся, а сбегают. Но именно от побега Элизу предостерегла старшая сестра. Замужняя. Мол, уж если я замужем - и ничего, стерпелась, то и ты не дури, а выходи замуж. Потому что хуже побега для хорошенькой девушки вроде нее, Элизы, вообще ничего быть не может. По ней, дескать, сразу видно, что она молодая, неопытная и очень хорошенькая. Поймают и отправят насильно в бордель. Ах, она не знает, что это такое? И лучше ей никогда этого не знать. Потому что, если замужем ее будет иметь только один человек - ее муж, дав ей в качестве платы свое имя, защиту и состояние, то в борделе ее очень дешево будет иметь любой желающий. Цинично? Но доходчиво. Идея побега отпала сразу.
Но и идея выйти замуж приятнее не стала. Если бы еще у виконта хватило ума держаться до свадьбы подальше от невесты, Элиза как-нибудь бы с собой справилась. Подумаешь, противный мужчина рядом - не привыкать. Но жених сразу же начал зажимать ее в уголочках, мерзко целовать и, как выражались горничные, лапать за все, до чего мог дотянуться. И это, судя по сочувственным взглядам тех же горничных, только начало.
Но топиться все равно не хотелось.
- Ладно, не буду сегодня топиться, - решила несчастная девушка и встала с бревнышка, - только помечтаю, какой будет переполох, как папа будет страдать над моим гробом, а я буду лежать, молодая, красивая и ко всему безразличная.
Она сняла туфельки и чулочки, осторожно спустилась к воде, подобрала подол и шагнула вперед. И тут же упала в воду, не почувствовав дна под ногами. Прямо у берега под обманчиво тихой водой сильное течение, вымыв глубокую промоину, мощно закручивалось, прежде чем вернуться в общее русло реки. Элиза, собрав все силы, вынырнула на поверхность воды. Намокшие нижние юбки тянули вниз. Рывком она уцепилась пальцами за скользкий ствол, торчащий из воды. Пальцы соскальзывали, гнилой ствол крошился под руками, намокшая одежда тяжело тянула вниз, мокрый корсет мешал дышать. Девушка судорожно попыталась вздохнуть, и потеряла сознание. ***
Пришла в себя Элиза на мягкой кровати, осторожно открыла глаза и тихо застонала. Почему-то больше всего ее потрясла треугольная и трехногая мебель вокруг.
- Ах, миленькая, миленькая барышня, - всхлипывая, принялась причитать полная женщина рядом с ее кроватью.
– За что же тебе такое выпало? Ах ты, миленькая, глупая сиротиночка. Уж лучше бы ты в себя не приходила.
А Элиза все оглядывала деревянный трехногий столик, трехногие резные табуретки и ненормально угловатый шкаф. Даже неизвестные ей черно-зеленые цветы в полупрозрачной зеленой вазе потрясли ее меньше.
- Вы хоть слышите меня, барышня?
– сквозь слезы проговорила полная женщина, видимо, горничная или нянечка.
Элиза утвердительно прикрыла глаза.
- Там за вами уже солдаты пришли. Если бы вы хоть вне себя были, я бы им отбрехалась, чтобы убирались. Да теперь-то как?
- А что им надо?
– тихо спросила Элиза.
- Так в тюрьму же, барышня, забирают. А потом и вообще повесят вас, несчастную сиротиночку. Вы же отравительница у них теперь. И как только языки не отсохли у окаянных, такое говорить.
Элиза с трудом повернулась на бок. Подушка тоже была треугольной.
- А не сказать ли им, чтобы в другой день пришли?
– без всякой надежды спросила девушка.
– Я же не дойду до тюрьмы.
- Ничего, дойдешь. Не дойдешь - дотащим, - в поле ее зрения внезапно возникли грязные мужские сапоги, с которых текла жижа на голубой мех неизвестного животного, постеленный на полу у кровати.
– Как отравлять - силы нашлись, а как ответ держать - завтра приходите. Никаких отговорок. Вставай. Ба-а-арышня.
Это было сказано с таким глумливым презрением и отвращением, что девушка с удивлением взглянула прямо в лицо пришедшего за ней солдата. В маленьких черных глазках, освещавших красную физиономию немолодого служаки, светилось высокомерное самодовольство и нечто такое, что заставило девушку инстинктивно натянуть на себя повыше одеяло.
- Какая же она отравительница! Как не стыдно. Весь же город уже все знает, - снова принялась причитать горничная.
– Барышня сама чудом пришла в себя от яду того.
- Достаточно!
– произнесла Элиза тихим голосом. Сразу наступила тишина.
– Подождите меня снаружи. Я оденусь.
Солдат помедлил, но молча вышел.
Элиза осторожно встала рядом с кроватью, стараясь не наступать босыми ногами в грязноватые лужицы, оставшиеся от сапог ворвавшегося в ее спальню солдата.
- Что мне надеть? В тюрьму...
- Ах, барышня, барышня! Сейчас принесу. Сапожки, может, моей дочери наденете? Не побрезгуете? Уж покрепче ваших будут. На улице-то ливень какой день. Как им перед людьми-то не стыдно. Ребенка в такую погоду да в тюрьму. Гады ползучие, окаянные!