Марсианин (др.перевод)
Шрифт:
Последнее, что я запомнил — как Йоханссен в безнадёжной попытке пыталась до меня добраться.
Меня пробудил сигнал тревоги: избыток кислорода в скафандре. Ровные, назойливые гудки, которые в конце концов вывели меня из глубокого и всепоглощающего желания просто взять и, чёрт возьми, умереть.
Шторм стих. Я лежал лицом вниз, почти погребённый в песке. Кое-как придя в себя, я задался вопросом, почему же я не мертвее, чем есть.
У антенны оказалось достаточно сил, чтобы пробить скафандр и мой бок, но её остановили кости таза. Так что в скафандре появилась лишь одна дыра — и дырка во мне, конечно же.
Меня
Затем это отверстие начала обильно заливать кровь из раны. По мере того, как кровь достигала места разрыва, водная её часть в потоке воздуха и при низком давлении быстро испарялась, оставляя липкое месиво. Вдогонку поступала ещё кровь, которая в свою очередь тоже превращалась в липкую массу. В конце концов кровь запечатала отверстие в костюме и снизила утечку до такого уровня, с которым скафандр мог управиться.
Скафандр выполнил работу на отлично. Зарегистрировав падение давления, он принялся нагнетать азот для компенсации. Когда утечка приостановилась, скафандр стал мало-помалу добавлять новый воздух.
Через какое-то время патроны для поглощения CO2 в костюме оказались израсходованы. Именно это — лимитирующий фактор в системе жизнеобеспечения. Не количество кислорода, которое можно с собой взять, а количество углекислого газа, которое можно удалить. В Доме имеется регенератор кислорода — приличных размеров махина, способная разрушать CO2 и выделять из него кислород. Но скафандры должны быть мобильными, поэтому в них применяется простая химическая абсорбция: заменяемые патроны. Я провалялся без чувств так долго, что они выработали ресурс.
Скафандр распознал проблему и перешёл в чрезвычайный режим, который инженеры называют «кровопусканием». Не имея возможности отделить углекислый газ, скафандр стал намеренно выпускать порции воздуха в атмосферу Марса, восполняя потерю азотом. В промежутке между разрывом скафандра и «кровопусканием» костюм быстро израсходовал запасы азота. Всё, что осталось — баллон с кислородом.
Поэтому скафандр предпринял единственно возможное для того, чтобы удержать меня в живых. Он начал восполнять потерю давления чистым кислородом. И теперь я подвергался риску погибнуть от кислородного отравления: чересчур высокий уровень газа угрожал сжечь нервную систему, лёгкие и глаза. Нелепая смерть для человека с дырявым скафандром: избыток кислорода.
В течение всего этого времени должны были звучать разные сигналы тревоги, гудки, предупреждения. Но пробудил меня именно сигнал об избытке кислорода.
Объём тренировок для участия в космических программах подавляет. На Земле я потратил неделю, отрабатывая чрезвычайные ситуации, связанные с разгерметизацией скафандра. Я знал, что делать.
Осторожно дотянувшись до боковой части шлема, я нащупал ремонтный набор. Он представляет собой воронку с клапаном на узкой стороне и невероятно липучей смолой на широкой. Идея в следующем: вы открываете клапан, а широкую часть прикладываете к отверстию. Воздух может уходить через клапан, так что он не мешает смоле надёжно запечатать отверстие. Затем вы закрываете клапан — дело сделано!
Весь фокус заключался в том, чтобы вытащить антенну. Я вырвал её как можно быстрее, поморщившись от резкого падения давления. От него закружилась голова, а рана в боку отдалась дикой болью.
Ремонтным набором я накрыл отверстие, надёжно его запечатав. Это сработало. Скафандр начал восполнять утраченный воздух ещё большим количеством кислорода. Сверившись с датчиками на рукаве, я увидел, что теперь атмосфера внутри на 85 % состоит из кислорода. Для сравнения, в земной атмосфере кислорода примерно 21 %. Не страшно — если я не останусь в таких условиях надолго.
Нетвёрдыми шагами я взобрался по склону холма, в направлении Дома. Перевалив через гребень, я увидел нечто такое, что меня несказанно обрадовало, и нечто, что очень огорчило: Дом стоял нетронутым (ура!), а МВМ исчез (у-у-у!).
В этот миг я и понял, что мне крышка. Но я не хотел просто взять и умереть. Я захромал к Дому и ввалился в шлюз. Как только давление выровнялось, я сбросил шлем.
Войдя в Дом, я снял скафандр и внимательно осмотрел рану — в первый раз. Нужно было наложить швы. По счастью, всех нас натаскали на базовых процедурах первой помощи, а в Доме имелся отличный набор медицинских принадлежностей. Небольшая доза локальной анестезии, промывка раны, девять стежков — всё! Пару недель придётся принимать антибиотики, но в остальном я буду в порядке.
Я знал, это бесполезно, но всё же попытался наладить связь. Разумеется, сигнала нет — вы же помните, что сталось с главной тарелкой связи? К тому же она прихватила с собой принимающие антенны. В Доме имелись вторичная и третичная системы связи, но обе они предназначались для общения с МВМ, в котором куда более мощные системы для передачи на «Гермес». Но дело в том, что связь с МВМ работала лишь до тех пор, пока модуль был рядом.
У меня не было никакой возможности связаться с кораблём. За какое-то время я мог бы разыскать тарелку, но ушли бы недели на то, чтобы состряпать рабочую систему, — и будет слишком поздно. Прервав выполнение программы, «Гермес» должен покинуть околомарсовую орбиту в течение двадцати четырёх часов. Орбитальная баллистика утверждала, что чем раньше состоится отлёт, тем быстрее и безопаснее будет обратный путь… так что какой смысл бессмысленно болтаться около Марса лишь затем, чтобы полёт продлился дольше?
Осмотрев скафандр, я увидел, что антенна разбила биомедицинский компьютер. При наружных работах все скафандры команды связаны в единую сеть; каждый может видеть состояние остальных. Так что команда, должно быть, отметила декомпрессию моего скафандра, плюс к тому компьютер выдал отсутствие жизненных показателей. А если учесть, что меня увидели падающим с холма с торчащим из бедра копьём, — и всё это в песчаную бурю… мда! Они сочли меня мёртвым. А как иначе?
Они даже могли кратко обсудить, возвращаться за телом или нет, — но правила были чёткими: если член команды погибает на Марсе, на Марсе он и остаётся. Оставляя тело на поверхности планеты, снижается нагрузка на МВМ, а это означает большее количество топлива и повышенный допуск на ошибки по возвращении. Нет смысла обменивать эти плюсы на сентиментальность.
Итак, ситуация такова: я застрял на Марсе. У меня нет связи ни с «Гермесом», ни с Землёй. Все думают, что меня больше нет. Я в Доме, рассчитанном на работу в течение тридцати одного дня.
Если сломается регенератор кислорода, я задохнусь. Если выйдет из строя регенератор воды, я погибну от жажды. Если нарушится герметичность Дома, меня в каком-то смысле разорвёт. Если ничего из этого не произойдёт, в конце концов у меня закончатся припасы, и я умру от голода.
О, да! Я в полной заднице.