Мартин-Плейс
Шрифт:
Поставив чашку на блюдечко, Пола сказала:
— Ого, просто кипяток! — и мило помахала рукой перед открытым ртом. — Руди совсем взбесился, когда я сказала, что не пойду сегодня на танцы. Ты танцуешь, Дэнни?
— Учусь.
— А ты уже бывал на танцах?
— Нет.
— Хочешь как-нибудь сходить в яхт-клуб?
— С удовольствием, — поспешно сказал Дэнни. Теперь такое приглашение не застанет его врасплох, решил он. После этого вечера ему никакие преграды не страшны! Больше не нужно бродить одному, заглядывать в чужие лица и стараться понять, как и где знакомятся люди.
Пола внимательно смотрела на него.
— Ты ведь мало развлекаешься, Дэнни? — спросила она. — Для мальчика твоего возраста.
Это был быстрый и точный набросок его личности без украшений, обычных для автопортрета.
— Очень неприятно в этом сознаваться, — сказал он, — но так оно и было. И не потому, что мне не хотелось. А может быть, я ждал, чтобы появилась ты, — добавил он и увидел, как Пола поставила на стол уже поднесенную к губам чашку.
— Это было ужасно неожиданно, — сказала она и повторила: — Для мальчика твоего возраста.
— Мне столько же лет, сколько и тебе.
Пола улыбнулась.
— Я знаю, извини, Дэнни. — Она неожиданно погладила его руку. — Только ты выглядишь совсем мальчиком. Наверно, это потому, что среди моих знакомых много взрослых мужчин.
Вопреки своей внешности и жизненному опыту он не ощущал себя мальчиком — так, словно он был знаком с теорией своего возраста, но не познал его на практике.
— Где ты живешь? — спросила Пола.
— В Глибе, — ответил он. — А ты?
— В Роуз-Бей.
Денни знал этот пригород. Он как-то побывал там с матерью в свой последний школьный год. Тогда по-субботам они часто отправлялись погулять в тот или иной фешенебельный район Сиднея и разглядывали дома, выбирая наиболее внушительные, окруженные собственным садом. «Когда-нибудь и у тебя будет такой дом, Дэнни». И вот теперь он припомнил Роуз-Бей как один из тех районов, где его знакомили с миром богатства. Знай об этом мать в день Нового года, подумал он, она отпустила бы его с радостью.
— Яхт-клуб тоже там? — спросил он.
— Нет, он в Воклюзе, где живет Руди и еще многие ребята из нашей компании.
Это было даже еще лучше. Он уже почти соприкасался с миром, о котором мечтала его мать, хотя только-только перестал быть младшим клерком. Но на что он мог надеяться? Он сказал:
— Мы по разным сторонам насыпи, как говорят в Америке.
И ощущение, что Пола вошла в его жизнь слишком рано, причинило ему мучительную боль, убило всякую радость.
Она рассмеялась.
— Но ты же переберешься на нужную сторону, так? Я за тобой наблюдала. Ты принадлежишь к людям, которые не успокоятся, пока чего-нибудь не добьются. Не сомневаюсь, что могу точно рассказать тебе историю твоей жизни — от младшего клерка до управляющего за тридцать скучнейших лет.
Дэнни встревожился. Пола вплетала в сияние вечера черную нить, словно ее неприязнь к «Национальному страхованию» распространялась и лично на него. Он посмотрел ей прямо в глаза.
— Почему скучнейших, Пола?
— О господи! Когда я вспоминаю об этом проклятом месте, я просто не могу найти другого слова, — ответила она с искренней злостью. — Непроходимая скука! От него просто воняет однообразием. Ненавижу!
— Так почему же ты там работаешь?
— Для заполнения промежутка. — И она добавила насмешливо: — Мне уже дважды делали предложение, но оба раза неподходящие женихи. Впрочем, я вроде тебя — я добьюсь своего!
Слова Полы обнажили перед ним всю шаткость его положения. Для нее залогом спасения была ее женская зрелость в мире подходящих женихов. У него не было окружения, в которое ему хотелось бы ввести ее, ничего, кроме него самого и смутной картины будущего, которое ее не интересовало. Ему представились его враги в мире особняков, яхт и автомобилей, и в нем поднялось возмущение, как в те минуты, когда его мать начинала говорить про этот мир.
— Да, я добьюсь своего, — сказал он, положив локти на стол и наклоняясь вперед, — но не потому, что я хочу купить себе доступ в избранное общество. Я не собираюсь продавать себя за две-три подачки. Я работаю не для того, чтобы стать снобом, Пола, если ты это имела в виду.
— О-ла-ла! — Пола схватила ложечку и стала шутливо бить его по пальцам. — Разве было хоть слово сказано о снобах? Нет, милый Дэнни, говоря совсем откровенно, я не знаю, чем ты станешь — ведь тебе еще надо проделать такой долгий-долгий путь! И возможно, ты кончишь, как этот бедный старичок мистер Риджби. Ведь его нельзя не пожалеть: вот он сидит там, сидит там, сидит там…
Дэнни молча поглядел на нее. Что она знает о давно привитом ему стремлении построить свой собственный мир вне пределов Токстет-роуд, стать хозяином самого себя?
— Если бы я думал так, я бы уже сейчас махнул на все рукой, — сказал он. — Значит, у тебя поэтому возникла идея о тридцати скучнейших годах?
— Может быть. — Она брезгливо сморщила нос. — Интересно, думал ли он, что это место вот так задавит его и иссушит?
— Только когда было уже поздно, — ответил Дэнни. — И в глубине души он тяжело это переживает.
— Ну, по его виду этого не скажешь. Кажется, что он всегда был смиренным и кротким. И добрым. И это с самого начала обрекло его на неудачу. Да, кстати, я показала папе твои стихи, — прибавила она, оживившись. — Он говорит, что они свидетельствуют о здоровом цинизме. Слишком здоровом для того, чтобы ты мог чего-либо добиться в «Национальном страховании».
— Почему? Разве он считает, что многого могут добиться Слоун и Салливен? А как тебе кажется?
— Только не Стоун, — ответила Пола, подумав. — Он слишком похож на жуликоватого букмекера. Но малыш Томми вполне может развернуться: если ему удастся отыскать достаточно спин, чтобы вовремя всадить в них ножик, еще неизвестно, как высоко он заберется.
Разумеется, ей делало честь, что она испытывала отвращение к «Национальному страхованию» как к клубку мелких интриг, но ему от этого было не легче.