Мартин-Плейс
Шрифт:
— Лучший год в моей жизни.
Пола отвела глаза, и в ее молчании он уловил отчуждение, поворот ключа, запирающий чувства. Потом она посмотрела на него.
— Я не забуду этот год, Дэнни. Ты был чудесен. И я надеюсь, что ты не слишком запустил свои занятия. Ты же обещал мне, что не бросишь их.
— Я занимался, Пола. Через год я получу диплом, — закончил он, чтобы придать своим словам убедительность.
Она улыбнулась.
— Вот и прекрасно.
Столько говорило в его пользу! И ведь именно ему она обязана тем, что до конца работала напряженно и сосредоточенно. Эти статьи поглощали все ее время, а он так замечательно вписывался в тесные пределы, которые они ей ставили! Но уже всю последнюю неделю она с нетерпением ждала минуты, когда сможет вновь выйти в широкий мир. А к этому миру он не имел никакого отношения.
— Ну, хватит, — объявила она, открывая пакет с завтраком. — Надо же и поесть.
Некоторое время она молча жевала, а потом заговорила с новым взрывом оживления:
— Ах, я ведь не сказала тебе самого главного, Дэнни-Дэн. На следующей неделе мне предстоит разговор с редактором вот этого, — и она указала на журнал.
— О чем? О статьях? — спросил он.
— Не знаю. «Хотела бы поговорить с вами. Будьте добры, сообщите, когда вам будет удобно. Уинифред Нэш». И все.
— Похоже, Пола, что ты теперь недолго пробудешь в «Национальном страховании».
— Дай-то бог!
Взглянув на него, она по его глазам догадалась, какую жертву он принес во имя истины.
— Спасибо, Дэнни, — сказала она. — Мне тебя будет очень не хватать. Просто не знаю, как я выдержала бы без тебя в этой дыре. Кроме тебя, там все полупомешанные.
— Ну, это преувеличение, — засмеялся он.
— Скорее преуменьшение. А хуже всего то, что знай они тебя, как я, они немедленно решили бы, что помешанный — это ты. Ну, согласись, ведь так?
— Кто-нибудь, возможно, и решил бы.
Пола злобно смяла пакет из-под завтрака.
— Кто-нибудь? Не вижу ни единого исключения. Но ты-то, наверное, думаешь о светочах интеллекта на верхнем этаже. Так вот что, Дэнни-Дэн, если бы они узнали, что ты пишешь стихи, ты превратился бы в подозрительную личность. Хотя одному богу известно, в чем, собственно, тебя подозревали бы. Этого они ни за что бы не объяснили. Но, наверное, в том, что ты способен думать самостоятельно. А кроме того, при слове «поэт» им, конечно, представляется, длинноволосый чудак.
— Ну, они ничего не узнают, — сказал он. — Это наша с тобой тайна.
— Во всяком случае, возьми себе псевдоним, или в «Национальном страховании» тебе больше не служить.
— Псевдоним мне не нужен: я посылал в журналы кое-какие стихотворения — и ни одного не взяли.
— Значит, они попали к какой-нибудь сволочи. Дай мне только освоиться, и я сумею убедить кого надо, что они очень хороши.
— Договорились, Пола. Ты еще создашь мне имя.
— Псевдоним.
— Согласен и на это. Мой учитель литературы как-то сказал мне, что я, возможно, добьюсь успеха, став парадоксальной личностью: финансистом со склонностью к литературе.
Пола с сомнением покачала головой.
— Одна какая-то сторона должна будет взять верх, Дэнни-Дэн.
— Но послушай, Пола, ведь, кроме черного и белого, есть и другие цвета, — возразил он. — Я же должен зарабатывать на жизнь, верно? Вот что, — продолжал он, ища убедительных слов, — либо ты чувствуешь, как что-то открывает перед тобой дорогу в жизнь, либо нет. В первом случае это «что-то» приведет тебя туда, куда ты стремишься. Уж тебе-то это, во всяком случае, должно быть понятно. Это то, чего ты достигла сейчас. И с моей помощью. Так, может быть, ты поможешь мне, поддержишь меня морально?
Она взяла его за руку.
— Если бы я могла, Дэнни! Но я ненавижу это заведение. Мне все время вспоминаются слова отца: «Им нужны не блестящие умы, а только дисциплинированные». — Она улыбнулась. — Ты так долго выдерживал мое общество, что папа совсем заинтригован. Он называет тебя «темной лошадкой».
— Пожалуй, мне пора бы с ним объясниться. Как тебе кажется?
— А почему бы и нет? Мы пойдем на танцы в яхт-клуб, и ты можешь перед этим пообедать у нас.
— Я не слишком-то поладил с Руди и Кo в прошлый раз, — заколебался он.
— К черту Руди и Кo! — вспыхнула Пола, топая ногой. — И к черту «Национальное страхование»! Если мне когда-нибудь доведется встретиться с самодовольным эгоистом или скользким дельцом по фамилии О’Рурк, я его убью.
— Если с ним прежде не встречусь я.
Дэнни поцеловал ее, и она ответила ему страстным поцелуем. Он и раньше замечал у нее в подобные минуты этот напряженный взгляд. Словно она страдала, но заставляла себя преодолеть боль и тогда достигала целительного пробуждения, в котором ему не было места.
— Дэнни-Дэн, — сказала она тихо, — мне нравится почти все, что ты делаешь.
На обратном пути Пола предложила отпраздновать выход ее статьи. Глаза ее загорелись.
— Поедем в ночной клуб, Дэнни, возьмем такси, будем пить шампанское. Ну, что скажешь?
— Я скажу — называй меня «Рокфеллер».
— А, к черту деньги! Плачу я.
— Брось, Пола.
Она шутливо хлопнула его.
— Не возражать! Последнее время ты культивируешь в себе пещерного человека.
— Чистейшая самозащита, — он улыбнулся. — А не купишь ли ты мне вечерний костюм? Он ведь мне понадобится.
— По правилам хорошего тона надо ждать, пока женщина сама не предложит. В тебе хорошего тона ни на грош.
Когда они переходили Мартин-Плейс, Дэнни поглядел на «Национальное страхование». У этого здания была форма и зримая вещность, и оно порождало в нем ощущение собственной значимости и власти над будущим — то, чего никогда не давали ему его стихи. В перетасовке после смерти Риджби он получил значительное повышение и не сомневался, что хотя бы отчасти обязан этим Рокуэллу. Теперь время несло с собой рост и движение. Когда Пола уйдет из «Национального страхования», ему будет легче убедить ее, что его ждет хорошее будущее. Сейчас она слишком близко и не отличает его работу от своих однообразных, смертельно надоевших ей обязанностей. С каждым днем ее предубеждение крепнет. Ему будет тоскливо без нее, но в увлечении новой работой она забудет прежнюю и признает за ним то же право, что и за собой: идти тем путем, какой представляется ему наилучшим.