Мартин-Плейс
Шрифт:
— Я перестал ходить в церковь потому, что одна из ваших прихожанок заподозрила во мне потенциального насильника. Это была неправда. Однако у истины есть много граней, и это только моя точка зрения.
Рот священника полуоткрылся, высокий лоб покраснел.
— Какая возмутительная нелепость! — это было произнесено с негодованием и недоверием. — Я слишком хорошо вас знаю. Все вас знают! Вы не могли дать основания для подобного подозрения! Вы не осмелились бы!
Дэнни пожал плечами.
— Говоря откровенно, теперь это меня не интересует.
Преподобный Рейди оперся локтем о каминную полку. Он заставил себя говорить спокойно.
— Послушайте, Дэнни, что бы ни произошло, все уже кончено и забыто. Я знаю, какое впечатление могло произвести на вас такое дикое недоразумение, но позволить, чтобы оно столь губительно повлияло на ваш образ мыслей, — это несравненно страшнее. Мы не имеем права винить бога за собственные ошибки и за ошибки других людей. И мы не имеем права говорить: «Раз то-то и то-то произошло со мной, я отвернусь от бога». Это значило бы отречься от справедливости и благих мыслей. И было бы к тому же трусостью. Почему не воззвать к богу, опираясь на истину, или не попросить его о прощении? Бегство — это признание поражения, словно вы стыдились прямо взглянуть на то, что было скрыто в вашем сердце. Разве это не так?
Дивясь неотразимой убедительности этой речи, Дэнни присудил ей высший балл. Она поставила его в невыгодное положение: теперь он должен либо ответить столь же убедительно и логично, либо признать себя глупым мальчишкой, неспособным услышать вдохновенный призыв. В его памяти воскресли события, связанные с Изер, — как все это было далеко теперь! — и на минуту он почувствовал то же, что чувствовал тогда.
— Быть может, мне казалось, что эта скамья в церкви доставляет богу достаточно хлопот и без меня, — сказал он, придерживаясь теологической линии спора. — Но в любом случае мои ошибки, как и мои решения, остаются на моей ответственности, и только на моей. Я обхожусь без внутреннего аппаратика, испрашивающего прощения за каждый мой поступок. Вот одна из причин, почему я не кинулся опрометью к богу, словно человек, у которого не чиста совесть.
— Вот как! Но боюсь, вам надо узнать еще очень многое.
Зловещий тон, строгий взгляд, сурово выпрямившаяся спина.
— Во-первых, для того чтобы убедиться, так ли чиста ваша совесть, как вы думаете, вам должно сперва познать бога. А познать бога, не придя к нему, невозможно.
— Но где он, бог?
И, глядя, как плюющийся дымом буксир сметает звезды, Дэнни вспоминал, каким растерянным было лицо преподобного Рейди, когда священник выходил из комнаты. И как позже он сказал матери: «Из этого ничего не вышло», — и ее заключительные слова: «Из тебя тоже ничего не выйдет, если ты не побережешься».
Но почему ее пророчество должно сбыться? Еще два года — и он будет уже в состоянии содержать жену. А пока нужно каким-то образом добиться, чтобы за это время интерес Полы к нему не угас. Чем старше он будет, чем выше пост он будет занимать, тем больше будет у него шансов. Такова практическая сторона вопроса. И другая, более трудная задача: убедить ее в том, что независимо от его будущего он — человек, который ей нужен.
Постояв на мосту, Дэнни медленно пошел домой. На Глиб-роуд в тени деревьев напротив спортклуба Джека Салливена на его плечо легла чья-то рука. Он резко обернулся.
— Мо!
— Привет, Дэнни! Что это ты такой расстроенный?
— Я тебя не видел, Мо. Откуда ты взялась?
— Из-за этого дерева. Увидела тебя и подождала. Я как раз собиралась пойти домой, — прибавила она, уклоняясь от его расспросов.
— Ну, так пошли, — сказал он. — Я тоже иду домой.
Молли молча шла рядом с ним, а он думал: «Что она там делала одна? Ждала, когда Джо Таранто выйдет из клуба?»
Внезапно она сказала:
— Давай пока не пойдем домой, Дэнни. Лучше посидим в парке и поговорим.
— Ладно, Мо.
Они пробрались между огромными щупальцами старой смоковницы и сели на скамейку в тени. Молли повернулась к нему:
— А где сегодня твоя приятельница?
Пола вызывала в ней жадное любопытство, и она расспрашивала про нее при каждом удобном случае.
— Я звонил ей сегодня, — ответил Дэнни. — Хотел пригласить куда-нибудь, но она была занята.
— Хороша приятельница, если ей даже некогда с тобой повидаться!
— Ну, видишь ли, Мо… — И он рассказал ей про журнал и про Томаса Джефферсона Хикса, и она посмеялась, но больше из вежливости.
— Я прочла пару ее статеек. Все про красавцев, отдающих нафталином. Некоторые с перчиком. Ты же помогал их писать, так?
— Я помогал ей собирать материал.
— А теперь ей некогда видеться с тобой. Разве она не хочет, чтобы у вас все было всерьез?
— Пока нет, Мо.
— А почему? Или она думает, что ты для нее недостаточно хорош?
— Дело не в этом. Она сейчас поглощена своей работой.
— По-моему, она стерва. Нашел бы ты себе другую!
— Не хочу, — ответил он резко.
— Ты влюблен в нее, вот и все.
— Ну и что?
— Ты хочешь на ней жениться?
— Да. Когда у меня будет возможность содержать семью.
— Это уже хорошо — что ты хочешь. — Внезапно она наклонилась к нему. — Послушай, Дэнни, ты уже не маленький, но все равно еще многого не знаешь. Женщины нужно добиваться. И раз тебе нужна именно эта, значит добейся ее так или иначе! — Она торопливо продолжала с глубоким убеждением в голосе: — С некоторыми это легче, чем с другими, но они все на это идут, только первый раз — самый трудный… А потом она посбавит форсу. Понимаешь?
— Хватит, Мо, — сказал он, но не обиделся и не рассердился. — Я не хочу принуждать ее выйти за меня замуж, тем более таким способом.
— Почему? Не будь дураком. — Она говорила зло и презрительно. — Я ведь знаю, что думают женщины. Уж я-то знаю! Только этот способ годится для мужчин, а не для женщин. Мне бы это сообразить и не вляпываться. Как… я… вляпалась… Понимаешь?..
Она заплакала. Дэнни с тревогой заглянул ей в лицо.
— Что случилось, Мо? — Он обнял ее за плечи. — В чем дело?