Мартин-Плейс
Шрифт:
Она, хмурясь, смотрела вверх, на него. В ее жизни было много мужчин, старше и красивее его, но только ему почти удалось заставить ее решиться. Ее охватило раскаяние. Она вела себя сегодня, как последняя сволочь, а он все понял, потому что знал ее по-настоящему. Она подумала: «Если бы он хоть в чем-то был самим собой, делал бы что-нибудь, а не сидел бы в этой дыре, развлекаясь в свободные минуты стихами». Присмирев, она сказала:
— В том-то и беда, Дэнни, что я не знаю, какой ты. Ты, как говорит папа, посторонний, который старается стать своим. Если тебе это удастся, ты изменишься, а если нет… Черт, это все так запутано, Дэнни! Я ведь просто другая. Я не посторонняя, а своя. Ты же это понимаешь, правда!?
Ее глаза молили его, убеждали. Он был загадкой будущего, еще слишком отдаленного и смутного, чтобы оно могло представить его в какой-то определенной роли или одеть ореолом, который привлек бы ее.
Дэнни понимал ее и глядел на свою проблему ее глазами. Он был заперт в узком мирке, который предлагал только плен, устойчивую рутину на любом своем уровне. Пола рвалась в жизнь, а он не мог последовать за ней. И опять он почувствовал, какие возможности в нем скрыты и как он бессилен. Он сказал:
— Ладно, Пола, раз ты видишь все это так.
— Я знаю, что это подло, — ответила она огорченно. — Но я же ничего не могу изменить, Дэнни. Стоит мне представить, что ты привязан к одному из этих вонючих столиков, как была привязана я…
— Но ты же была только машинисткой…
— Да, конечно, у тебя будет большой стол, — поправилась она. — Но тем крепче тебя привяжут, милый мой. — Она посмотрела на него, и ее глаза просили. — И не надо надеяться, Дэнни, что я когда-нибудь приму твою точку зрения. С тех пор как я ушла оттуда, я чувствую себя живой и хочу, чтобы так оставалось и дальше. И еще я хочу немножко посмотреть мир. Но твой кусочек мира меня просто не интересует, — она взяла книгу с ручки кресла и взглянула на название. — Папа обещал тебе вот эту?
Дэнни кивнул, Пола протянула ему книгу. Потом встала и похлопала его пальцем по носу.
— Ну, зачем такой угрюмый вид! Мы же еще не расстаемся навеки, — она улыбнулась. — А ты сегодня был героем, Дэнни-Дэн. И спас меня от судьбы, худшей, чем смерть. — Она подставила ему губы, но уклонилась, когда его поцелуй стал страстным.
Дэнни пошел за ней к двери.
Он брел по улице, поглаживая в кармане шероховатый переплет маленького томика. Это было звено, хоть как-то соединявшее ее и тот единственный талант, который она в нем усматривала. Поэт! Пола все-таки романтик, подумал он. Выйдя на набережную, он пошел дальше, угрюмо сердясь на себя. Сегодня ему представился его шанс, и он его упустил. Он твердо сказал себе, что в будущем он ни с чем не станет считаться, он будет беспощадным! Он проложит себе дорогу к власти и влиянию. Касвел прав. Молли права. Его мать права. И правы Слоун и Салливен. В этом мире надо брать то, что тебе нужно, иначе останешься ни с чем. Он будет напористым. И хитрым. И дипломированным специалистом. «Господь в небесах, и на всем почиет благодать!» И на Дэнни О’Рурке тоже. Финансовый маг и волшебник. Контрольный пакет акций в «Национальном страховании», в «Объединенном банке», в «Сберегательном банке» и так далее и тому подобное. Вечер на борту собственной яхты. Приглашение Поле и ее супругу (удивительно нудной личности). «Видишь, чего ты лишилась, Пола? Вот чем ты сделала меня. И за все я должен благодарить тебя. Так где же стол, к которому я привязан?» Он подозвал такси.
— Куда, приятель?
— Глиб. Токстет-роуд.
Когда он вошел в переднюю, Молли внезапно выглянула из своей комнаты и поманила его. Она закрыла за ним дверь и села на кровать рядом с «Журналом невыдуманных историй», который был раскрыт на «Я сказала ему, что скорее умру! (Быль)».
Молли пробормотала:
— Дэнни, они что-то заподозрили. Я слышала, как они разговаривали и она сказала, что сразу видит, когда у человека совесть нечиста. Господь не дает утаить грех. Тьфу! Вот что она сказала.
Минута молчания установила между ними горькую гармонию.
— Тебе лучше поскорее выбраться отсюда, Мо, — сказал он. — Ты что-нибудь подыскала?
— Я сегодня осматривала комнату на Аберкромби-стрит. Завтра я ее сниму.
— Хорошо. Завтра вечером я зайду к тебе. Оставь мне адрес.
— Спасибо, Дэнни. Просто не знаю, что бы я без тебя делала. Виделся сегодня с Полой?
— Мы ходили на танцы в яхт-клуб.
— Шикарно! — Она поглядела на его вечерний костюм. — И вид у тебя шикарный. Все было хорошо?
— Да, Мо. Замечательно.
— Ты помнишь, что я говорила о том, как помочь ей решиться? Разговорами о книгах ничего не добьешься.
— Я помню, Мо. Спокойной ночи.
44
Рокуэлл глядел в развернутую утреннюю газету и предавался угрюмым размышлениям. Насколько можно доверять нынешней сенсационной прессе? Ему больше всего хотелось отмахнуться и забыть, но если взглянуть на это как на прелюдию катастрофы, то можно было подметить какой-то оттенок, напоминавший историю убийства эрцгерцога Фердинанда в 1914 году. Но только на этот раз ни злодеев из плоти и крови, ни героической музыки, которая спаяла бы умы и сердца людей, подняла бы их на защиту общего дела, — ничего, кроме ползучего паралича, который лишает политический аппарат страны воли к действию в его же собственных интересах.
Он сложил газету и отбросил ее в сторону. Мир словно оказался в петле всеобъемлющей кампании шепотов и слухов, а общество, подобно пьяному, утратило власть над собственными ногами. Если бы правление могло полгода назад предвидеть такую ситуацию, оно никогда не утвердило бы эти новые ссуды на жилищное строительство. Ход событий давал возможность пророку Льюкасу торжествовать! Рокуэлл забарабанил пальцами по столу. Какое облегчение, что Льюкас больше не сидит в его кабинете и можно спокойно думать, а не стараться скрыть свои затруднения! Теперь Льюкас стал угрозой, которую посылал ему мир, ждущий за порогом.
Заставив себя сосредоточиться, он просмотрел остальную почту, а потом позвонил, вызывая Льюкаса. Когда его помощник вошел, он сказал:
— Вот почта, Мервин. Я пометил для вас просьбы об отсрочке платежей.
— Не проще ли будет выработать стандартный ответ? — предложил Льюкас. — Это сэкономило бы время на повторные диктовки одного и того же.
Сердце Рокуэлла учащенно забилось.
— В настоящее время — ни в коем случае. Я не хочу, чтобы создалось впечатление, будто мы имеем дело с явлением массового характера. Будьте добры показать мне черновик вашего первого ответа.
— Хорошо, мистер Рокуэлл.
Как всегда, почтителен, подумал Рокуэлл, когда Льюкас вышел из кабинета, и, как всегда, не согласен. Он раздраженно переменил позу. Стандартный ответ! Как будто они ведут войну с обществом и требуют безоговорочной капитуляции. Он встал и подошел к окну. Он поглядел вниз, на улицу, чувствуя робость, словно вступал в чужую страну, и тоску, потому что люди там говорили на незнакомом ему языке.
Льюкас сортировал письма у себя на столе, откладывая те, которыми должен был заняться лично. Он увидел, как из своего кабинета со шляпой в руке вышел Рокуэлл, задержался на минуту у стола секретарши, а затем исчез в коридоре. Он улыбнулся письму, которое держал в руке, и содержание этого письма ушло куда-то в небытие. Потом он перестал улыбаться и вновь принялся плести в уме сложные и опасные узоры. Все упирается в Рокуэлла — в Рокуэлла Всемогущего. Будет ли он и дальше разыгрывать из себя Наполеона, или втянет рожки, пока еще не поздно? Однако, судя по некоторым признакам, гордость не позволит ему пойти на попятный, раз уж он открыто выбрал свой путь. Во всяком случае, до тех пор, пока ему не прикажут. А «Национальное страхование» тем временем будет по-прежнему швырять деньги в бездонную бочку. В какой мере Рокуэлл еще сохраняет доверие правления и в какой утратил его? Можно ли сделать ход теперь или безопаснее подождать того момента, когда политика Рокуэлла приведет к неизбежному краху? Нет, старый сэр Бенедикт достаточно проницателен, чтобы понять, насколько опасно позволить управляющему продолжать действовать в том же духе. Он вспомнил письмо, лежащее в письменном столе у него дома, — анализ ситуации с чисто экономической точки зрения. Будет ли сэр Бенедикт благодарен за то, что его ознакомят с фактами? Или письмо просто повторит то, что ему давно известно? Быть может, его симпатия к Рокуэллу окажется сильнее и он сочтет письмо предательством? Этого Льюкас опасался больше всего. Надвигаются времена, когда возможность получить действительно завидную должность будет ничтожной. Если бы только Рокуэлл умер или ушел на покой, разрешив таким образом стоящую перед ним дилемму! Льюкас отогнал от себя эти глупые, расслабляющие мысли. Нужно приготовить черновик ответа. Он должен создать впечатление, будто это явление вовсе не массового характера! Вот где самая суть всей позиции Рокуэлла. Он не может вынести мысли, что ему придется узаконить национальную катастрофу. Это вдребезги разнесет его напыщенные идейки, и из мессии собственной милости он станет упирающейся марионеткой.