Мартин Воитель
Шрифт:
— Ломозуб, я завсегда говорил, тебе нужно меня держаться. Ладно, братишка, я тебе спроворю уютную коечку. Ты уж поверь папаше Клоггу!
Так он расхаживал, пока не нашел то, что искал.
— Бадранг! Ну и где твоя империя, швабра ты поганая? Встретил воина посильнее — и все дела! Ладно, братишка, мы ведь с тобой здесь навек вдвоем останемся, так что давай больше не ссориться! Знаешь, выкопаю-ка я тебе отличную могилку — глубокую такую, да-а, а сверху камней навалю и на одном из них имечко твое буковками вырежу!
Морские птицы кружили над одиноким зверем, который, сидя в загоне для рабов, разговаривал с мертвым горностаем, а тот ничего не отвечал и все смотрел остекленевшими глазами в безоблачное синее небо.
44
Дни стали короче, летние цветы один за другим увядали, а листья из зеленых начали становиться золотисто-бурыми. Однажды туманным осенним утром Мартин сидел в удивительном домике на дереве вместе с его хозяйкой кротихой Полликин и своими тремя друзьями — Болдред давно улетела к себе домой, на гору.
Весь остаток лета Полликин, Грумм, Паллум и Дубрябина, не зная ни сна ни отдыха, выхаживали израненного Воителя. Мартин переносил страдания молча, за все прошедшее время он не произнес ни единого слова. Внешне он был таким же молодым. Хотя телом он был уже здоров и его силы восстанавливались не по дням, а по часам, глаза его по-прежнему смотрели как-то отрешенно.
Грумм хотел что-то сказать, но Полликин взглядом заставила его молчать. Она указала кивком на висевший у Мартина на боку меч:
— Мартин, у меня, это самое… дрова кончаются. Может, сходишь нарубишь?
Не говоря ни слова, Мартин взял меч и, спустившись в лес, пошел за дровами. Схватившись лапой за видный сквозь иголки на спине шрам, Паллум привстал, чтобы пойти за ним, но старая кротиха его не пустила:
— Сиди, колючий. Воителю, значится… выплакаться надо!
Дубрябина удивленно покачала головой:
— Вчера, когда я шла по лесу, я слышала, как он плачет. Должно быть, ему очень тяжело, он никогда не говорит о Розе.
Полликин занялась приготовлением завтрака.
— Думаю, он про нее ни словечка не вымолвит. Эта мышка, значится… навсегда у Мартина в сердце останется.
Грумм смахнул слезу и шмыгнул носом:
— Мартин — воин, значится… храбрый, да только в Полуденную долину больше не вернется. Больно уж много там для него тяжких воспоминаний.
Завтрак, приготовленный Полликин, был отменным, хотя и незамысловатым. Мартину было все равно, что есть, и он жевал с безразличным видом. Закончив, он внезапно заявил:
— Сегодня я ухожу.
Это были первые слова, которые он произнес со времени битвы при Маршанке. Друзья ждали, что он скажет еще что-нибудь, но он молча сидел, не поднимая глаз от пустой тарелки; его черты выражали спокойствие и решимость.
Только теперь Дубрябина поняла, что Мартин наконец вернулся к жизни.
— Мы решили отправиться в Полуденную долину. Ты пойдешь с нами?
— Я не смогу вернуться в Полуденную долину. Я пойду один. На юг.
Грумм понимал — отговаривать друга бесполезно.
— Куда ты, это самое… идешь? Что ты надумал, Мартин?
Все внимательно прислушались к ответу Мартина, зная, что тот говорит с ними в последний раз:
— Может быть, когда-нибудь я повешу этот меч на стену и стану миролюбивым зверем. До той поры я должен идти путем Воителя. Это у меня в крови. Не страшитесь, никто не услышит от меня ни слова о Полуденной долине или о ком-нибудь из вас. Полуденная долина — это потаенное место, недоступное для зла. Я бы никогда себе не простил, если бы, сам того не желая, навлек на него беду. Никто не узнает, откуда я пришел.
Паллум как-то странно посмотрел на глядевшего прямо перед собой друга:
— Но что ты скажешь тем, кого встретишь? Мы столько всего пережили вместе, может быть, когда-нибудь ты об этом расскажешь.
— Никогда! — Мартин покачал головой. — Я всем буду говорить, что защищал от морских крыс пещеру отца, когда тот ушел в море. Когда я понял, что он не вернется, я отправился странствовать. Дано ли кому-нибудь понять, через что мы с вами прошли и каких потеряли друзей?
Неяркие лучи осеннего солнца рассеяли клубящийся туман, нависший над безмолвным лесом, под ногами шуршал бурый ковер опавшей листвы, а легкий иней на ветках таял, превращаясь в сверкающие капельки росы. Тихим осенним утром пятеро друзей прощались друг с другом. Мартин закинул меч за спину поверх старого плаща. Полликин собрала для всех по котомке с припасами на дорогу. Грумм прикрывал мордочку поварешкой, чтобы скрыть неудержимо катившиеся слезы. Дубрябина неловко обняла Воителя и отступила, Паллум и Грумм последовали ее примеру. Полликин расцеловала их всех в щеки.
И вот она осталась одна. Она смотрела на юг, вслед одинокой фигурке Мартина, исчезавшей среди деревьев. Старая кротиха расправила свой передник в цветочек; ее глаза затуманились, когда нежданно-негаданно перед ее мысленным взором предстала судьба одинокого путника.
— Эх, значится… говорила я, тебя несчастье ждет, если ты с мышкой своей в Маршанк пойдешь. Остался ты теперь один, парень. Ладно, значится… впереди у тебя тяжелые деньки, хотя в конце концов ждет тебя счастье. Но зато до скончания сезонов всякий зверь твое имя помнить будет, Мартин Воитель!
45
В Пещерном Зале аббатства Рэдволл прошла целая ночь, а затем и целый день, прежде чем юная мышка Обреция закончила свою историю. За это время камин растапливали заново четыре раза и столько же раз меняли горящие на стенах факелы. Однако, слушая повествование Обреции, никто не сомкнул глаз; не было и таких, у кого глаза остались бы сухими.
После того как Обреция умолкла, в зале долго стояла тишина, затем аббат Сакстус тяжело вздохнул и снял очки.
— Разумеется, Полликин была права. В конце концов Мартин обрел свое счастье. Он оставил путь Воителя и посвятил себя мирным делам — основанию нашего ордена и строительству аббатства Рэдволл. Но скажи, Обреция, откуда вы все это знаете, кто поведал вам эту историю?