Мартовские колокола
Шрифт:
Злоба заливает глаза. А эти… ЭТИ, из будущего… они здесь для того, чтобы помешать ему! Флоту! России!
Мерзавцы, мерзавцы, мерзавцы…
— Третий, ответь! Тре…
Настырно бормочет в ухе… не до вас!..
— Полегше, вашбродь, куды ж вы разогнались… увидють!..
Да как он смеет? Ему, морскому офицеру — и какой–то шпик??? Развернуться — и в рыло, в рыло, по наглой суконной филерской роже…
Впрочем — это потом. А сейчас…
Пальцы судорожно сжимают в кармане бульдог. Шелчок курка…
Пассажир в санках на мгновение ловит яростный взгляд Никонова. В глазах мелькает недоумение, испуг… рогожа летит в сторону и…
— Хватай их, ребята! Бей!
Агенты, отталкивая лейтенанта, бросаются вперёд — спасать то, что можно ещё спасти.
Тра–та–та–та–та!
Когда на набережной грохнул взрыв, Каретников смотрел в сторону царского экипажа, считая про себя, сколько времени понадобится кортежу, чтобы миновать середину моста. Резкий звук заставил его обернуться; боковым зрением он заметил чуть ли не присевшего от неожиданности наблюдателя бригадовцев — тот, не отрываясь, смотрел на фасад дворца Великого князя, где неопрятным пятном расползалось облако дыма от взрыва. По прямой оттуда было метров двести, если не больше — так что вопли и женский визг донеслись до доктора, сильно приглушённые расстоянием.
Как и пулемётная очередь — он даже и расслышал её не сразу, деревья и здание собора отразили и рассеяли звук. В наушнике кричал потерявший голову от страха Семёнов, потом в Канал ворвался Корф, и тут до Каретникова донеслась, наконец, дробная россыпь револьверных выстрелов, а вслед за ней — гулкое, перекрывающее все остальные звуки стаккато ПКМ. Возок нёсся наискось, через площадь; его немилосердно мотало и пассажир, должно быть, лупил очередями наугад. Пристроить сошки в тесных пассажирских санках совершенно негде, даже ствол не опереть на спинку — такая она низкая, — так что пулемётчик вынужден был привалиться к спине кучера, держа оружие перед собой, подобно герою кинобоевика. Очереди ложились то по голым кронам берёз вокруг собора, то высекали искры из брусчатки площади. Опешившая публика кидалась врассыпную, а со стороны Конской улицы за возком бежали чёрные фигуры, то и дело останавливаясь и вскидывая руки с револьверами.
Близко, от полосатой караульной будки, навстречу возку бухнула винтовка караульного и сразу же отозвались револьверы Корфа и жандармов — оставив в покое пленников, уже приведенных к полной неподвижности, те открыли частую пальбу по нацелившимся на набережную санкам.
Кучер, видимо, в последний момент сообразил, что сворачивает навстречу явной опасности. Санки опасно накренились на повороте, лошадь метнулась вправо и рванулась в въезду на Троицкий мост.
— Возок прорывается — отчаянно орал в гарнитуре Семёнов, и в этот самый момент от караульной будки навстречу санкам метнулась щуплая фигурка, взмахнула рукой и навзничь кинулась на мостовую.
Тяжкий грохот ударил по ушам, мир в одно мгновение потемнел — так сильна была миллионосвечевая вспышка светошумовой гранаты. Каретников стоял и мотал головой, а за спиной нарастал дробный топот — атаманцы императорского конвоя, в отличие от него, не опешили, не впали в ступор а неслись теперь, наклонив пики с флажками, навстречу неведомой опасности — доскакать, пронзить, рубануть шашкой, защищая батюшку царя!
Двое других прижались к дверцам кареты по обе стороны экипажа, закрывая августейшую семью своей и конской плотью…
Снова револьверная пальба — но громче, чётче, ближе.
Наблюдатель? Да — выскочил на мостовую и торопливо опустошает барабан навстречу казакам. Первого атаманца мотнуло в седле, лошадь встала на свечку, выкидывая всадника на мостовую — но два других уже обошли невезучего товарища в бешеном галопе и остриё пики нашло свою жертву.
«Жук на булавочке… — отрешённо подумал Каретников. — Страшное дело…»
Что случилось с после взрыва, санками он не увидел; и только теперь заметил прихрамывающую извозчичью лошадь, которая волокла за собой какой–то хлам на оглоблях; в стороне, у парапета, громоздилась груда мусора и недвижными, изломанными куклами валялись два тела.
«Врезались в парапет. — подумал доктор. — Лошадь ошалела от взрыва, и….»
Видно было как встал Яша и неверной походкой побрёл к месту аварии… наклонился, поднял пулемёт, закинул его, как оглоблю на плечо и помахал рукой.
— Я пятый, я пятый, пулемёт у меня, Олег Иваныч.
— Пятый, пятый, как объекты?
— Один шею свернул, второй вроде копошится…
— Третий, яти тебя! Серж! Ты жив?
Это Корф. Вон он, забыв о царском экипаже на мосту, бежит, оскальзываясь через площадь, к собору…
Рассыпался тройной перестук копыт, скрипнули полозья. Царский возок. Дверца скрипнула, казак слева от кареты принял лошадь вбок.
— Посторонись братец, дай–ка выйти.
Что? ОПЯТЬ, как тогда, в восемьдесят первом??? [88]
Огромный человек с окладистой, знакомой по сотням фотографий бородой, полез из экипажа.
«А он ведь и правда похож на Михалкова. — отрешённо подумал Каретников. — Но — боже, как не вовремя… неужели их ничто и ни чему не учит? Это что, семейное?…»
88
В карету Александра 2–го сперва бросил бомбу Рысаков. Император не пострадал. Он пожелал увидеть преступника, но вдруг незамеченный охраной Гриневицкий швырнул под ноги императору вторую, роковую бомбу.
— Макар, какого… его наружу понесло? Что они не сваливают, кретины?
Это Семёнов. Видимо, одна из камер позволяет видеть то, что происходит сейчас на мосту.
— Олегыч… Первый, я не знаю…. на мосту, вроде, чисто, всё….
Глаз улавливает что–то постороннее слева, на реке, почти на пределе видимости.
Яркая точка? Мечется из стороны в сторону, по спирали, на фоне заставленного неряшливыми баржами–садками берега Петербургской стороны. Растёт, бьется огненной бабочкой, вверх–вниз, по кругу, по спирали…. По спирали??? Это же….
— Первый, всем! Ракета, идёт на мост!!!
И, тут же — медведеподобному человеку в шубе поверх парадного мундира:
— Ложитесь, государь! Бомба!!!
Огненная бабочка бьется, ближе, ближе…
— Второй! МАКАР!!!!
— Да ложитесь же вы все!!!!
Поздно.
Глава пятнадцатая
Мы спустились под землю не через привычную мне пристройку во дворе того самого, приметного дома на углу Хрустального переулка, откуда началось наше с Николкой подземное путешествие. На этот раз идти пришлось через другой лаз — в самом начале Никольской улицы, там, где она выходит на Лубянскую площадь. Идти предстояло вдвое дальше; однако, Владимир Алексеевич уверял, что хорошо знает дорогу.