Мартовские колокола
Шрифт:
— База два, как обстановка, приём. Точки три, четыре, пять слушайте.
— Точка три слушает.
— Точка пять…
— Точка четыре…
— База два готовность. Всё по плану время минус один–пять минут, приём.
— База два, я точка раз. Связь каждые пять минут, отбой. Точки три, четыре, пять, на месте, отбой.
— Виктор положил коробочку рации на стол. Олег Иванович выдохнул — он обнаружил, что всё это время задерживал дыхание, будто те, с радиопередатчиками, могли его услышать. Потом засунул руку за отворот пальто и извлёк точно такую же рацию. Говорить, однако, не стал — только несколько раз щелкнул тангентой «приём». «Щёлк–щёлк–щёлк» и потом, после короткого интервала — медленнее,
— Не рискуем открыто выходить в эфир. — пояснил он в ответ на вопросительный взгляд ротмистра. — Вот и приходится пока — общаться условленными сигналами. Сейчас я передал Корфу и остальным — «всё по плану».
— Ну и зря, — буркнул слышавший всё Виктор. — У вас рации, как и у нас — с плавающей частотой и скрамблером, обычными методами разговор не перехватить.
— А засечь передачу? Пусть, и не зная содержания?
— Засечь можно. — признал молодой человек. — Если повезет.
— Вот потому и молчим в эфире. На их месте я, засеки в такой момент активность в любом диапазоне, тут же отменил бы операцию. У вас–то радиосвязи нет, — пояснил он недоумённо слушающему всю эту тарабарщину жандарму, — а значит чужие переговоры могут означать только одно — кто–то работает в эфире параллельно, и скорее всего, это контригра. А значит — рисковать никак нельзя.
— База два, я точка раз, как обстановка.
— Точка раз, я база два, порядок. Время минус семь, карета на месте, приём.
— База два, понял, отбой.
Картинка на большом мониторе мигнула и рассыпалась на отдельные квадраты. На самом большом, с номером семь был виден парадный подъезд Аничкова дворца. Камера снимала с расстояния не менее полусотни метров и были ясно видны и царские вензеля на экипаже, и даже усы сидящего на козлах кучера.
На трёх остальных квадратах были: съезд с Аничкова моста на противоположной от дворца стороне Невы; кусок набережной, мощёный брусчаткой; и угол какого–то переулка со стоящим на одном месте заиндевевшим возком. В возке скрючились двое — кучер и седок.
— Боевики — буркнул Виктор. — Четвертый и шестой. У них в санках пулемёт.
— Имена известны? — сухо поинтересовался жандарм.
— Может и известны. — ответил компьютерщик. — Только не мне. Для меня все они — от третьего до седьмого.
Первый — Геннадий? — уточнил Олег Иванович.
Виктор кивнул.
Где он — так и не выяснили?
— Никак. Пеленговать не могу, аппаратуры нет, а сам он уже три дня шифруется, все разговоры — только по рации…
— Придётся потом разыскивать… — недовольно произнёс Олег Иванович. — Этого господина нам никак из Петербурга выпустить ельзя, а то он нам потом всю кровь выпьет. Справятся ваши люди, господин Вершинин?
— Жандарм уверенно кивнул.
— Кроме моих, немедленно всё управление подключится — да и столичная полиция, надо полагать, в стороне не останется. Шутка ли — покушение на самого Государя! Да тут всех на ноги поднимут, будьте уверены. Фотографические карточки мы, вашими стараниями, господин Семёнов имеем в достаточном количестве — сразу и начнём раздавать филерам да городовым. Никуда он денется. Тем более — городе этот негодяй чужой, а связи его известны, спасибо вашему Якову. Резвый молодой человек, нам бы поболе таких сотрудников…
— А где остальные трое? — осведомился Олег Иванович. — Должны бы уже и появиться. Хотя одного виду… у съезда с моста, так?
А где остальные трое? Должны бы уже и появиться. Хотя одного виду… у съезда с моста, так?
— Пятый. — кивнул Виктор. — Сигнальщик. Вооружён пистолетом и парой гранат — на всякий случай. Плюс — дымовые шашки, если придётся прикрывать отход.
— Вот они! — встрепенулся жандарм. — На набережной!
— На третьей картинке, вдоль гранитного парапета неспешно прогуливался господин в дорогой шубе и котелке.
— Шестой и третий. В свёртках — пара «мух» и автомат. Должны дождаться пока кортеж съедет с моста и…
— Дистанция — метров двадцать пять. — оценил Семёнов. — Дело верное. И конвойцы не заподозрят. По местным понятиям, террорист должен подойти вплотную…
— А возок зачем? — спросил ротмистр. — С этим, как его… пулемётом? Подстраховка, если эти двое промахнутся или бомбы не добросят?
_ Они не будут бросать, у них гранатомё… — начал, было объяснять Семёнов, но тут рация снова зашипела:
— База два, обстановка.
— Я база два, норма, минус три минуты. Карета на месте, возле неё активность. Похоже объект спустился, садится. Общее внимание…
— Ну вот, судари мои… — голос Семёнова сделался сразу звенящим, натянутым как струна. — Теперь ещё четверть часа — от Аничкова дворца, по Невскому, потом по Дворцовой набережной, к Троицкому мосту. С Богом в добрый час…
Ветер. Он мчится вдоль Невы, со стороны Финского залива — мотает тряпки, развешанные на баржах–садках и пароходиках, зимующих у набережных; хлопает форточками домов, чьи фасады обращены к реке; завывает в печных и каминных дымоходах, свистит в чугунных, замысловатого литья перилах наплавного Троицкого моста. Резкие порывы ветра заставляют прохожих зябко кутаться в шинели и шубы, сутулиться, прятаться под защиту стен и вообще, не задерживаться без нужды на мостовых, простреливаемых навылет безжалостным разбегом балтийских сквозняков. Мало сейчас народу на набережных столицы — ветер. Разве что на Дворцовой набережной да на Троицкой площади, что раскинулась правее серых бастионов крепости, наблюдается некоторое оживление. Ждут прибытия Государя — на одиннадцать тридцать намечена панихида в Петропавловском соборе — «по в бозе почивающем императоре Александре II». Над рекой плывут медные голоса колоколов, им вторят звонницы других Петербургских храмов.
Бамм–бамм–бамм… тили–динь! — тили–динь! … Бамм–бамм–бамм!
Щуплый звонарь на звоннице Троице—Петровского собора [84] всем телом мотается на толстом канате — в такт размахам массивного бронзового языка:
«Святый боже, святый–крепкий, святый боже, святый–крепкий, святый боже, святый…»
Молитвенное присловье, отбивающее ритм частого благовеста, известное всем без исключения звонарям на Руси, не менялось, наверное, со времён татарских набегов на Москву, со времен литовских и польских осад Смоленска, с недобрых лет Смутного времени. А с чего менять? Не изменился же большой колокол–благовестник, что по прежнему отбивает положенные три редких удара, возвещающих о начале богослужения, а потом…
84
Деревянный собор, снесённый в 1933–м году. Сейчас на его месте — сквер с Соловецким камнем. В 2003–м году на площади поставлена часовня Троицы Живоначальной.
«Святый боже, святый–крепкий, святый боже, святый–крепкий…»
Сегодня, однако, приключился конфуз — благовест отбивают уже третий раз, а служба всё не началась.
Царь задерживается. Клир в соборе давно парится в облачении, стынут на ветру часовые на бастионах, стрелки ползут к полудню, скоро уже рявкнет пушка со стены Нарышкина бастиона. Вот она точно не будет никого ждать — как ни ждала ни единого раза, за те пятнадцать лет, что полуденный выстрел дают со стены Петропавловки. Раньше, с самого 1865–го года, когда обычай этот только был заведён в столице Империи, стреляли со двора Адмиралтейства.