Мартышка для чемпиона
Шрифт:
— Да я серьезно же! — перебивает Царица, разозлившись. — В старшей школе на уроке физкультуры я продержалась на коньках ровно десять секунд и сделала четыре шага, пока не расквасила себе нос. Кровища хлестала во все стороны, а мой шнобель стал на пол лица! Без шуток! Это был первый и последний раз, когда я рискнула выйти на лед.
— Знаешь, в чем разительное отличие между “тогда” и “сейчас”? — оглядываюсь я, толкая дверь с табличкой “мужская раздевалка”, пропуская Царицу вперед.
— Моей неуклюжести на тринадцать лет больше и я уделаю себя в два раза быстрее?
— Тогда рядом не было меня, — подмигиваю самодовольно.
—
— Если что, я быстро и профессионально окажу первую медицинскую помощь твоему очаровательному шнобелю, он даже не успеет распухнуть, — посмеиваюсь, щелкая Марту пальцем по кончику аккуратного носика.
Царица клацает зубами, заставляя одернуть руку и одаривает меня хмурым взглядом, демонстративно гордо дефилируя в раздевалку. Я за ней. Следом. Приклеившись глазами к ее классной пятой точке, что экстремально обтянута черными спортивными леггинсами, совершенно не оставляющими простора для фантазии. Иду, облизываясь, как голодный кот на сосиску. Эх, кто бы знал, как я соскучился по этой вертлявой жопке за прошедшую неделю в командировке.
Да я, вообще, много по каким частям тела этой заразы соскучился. Если абстрагироваться от секса… ну, по глазам, например, которые умеют: и любить, и убить одним взглядом. И губам, которые порой улыбаются так, что от одного мимолетного взгляда на эту улыбку можно кончить… Дерьмо! Нет, от секса абстрагироваться не вышло.
— Ты должен знать, что есть люди, которые просто не созданы для баланса, — выдергивает из пошлых фантазий ворчливый голосок Марты.
— Есть, — соглашаюсь я. — Ты к этой категории не относишься. К тому же, у тебя сестра бывшая фигуристка, а парень, зять и племянник — хоккеисты. Для тебя смертный грех не стоять на коньках, — бросаю, закрывая за нами дверь, предусмотрительно проворачивая ключ в замке, во избежание всякого рода вторжений, пока я снаряжаю своего “бойца”. Вид Обезьянки в нижнем белье и без него — исключительно моя прерогатива. Только у меня на это зрелище эксклюзивный пожизненный абонемент.
— Одним грехом больше, одним меньше, — философски замечает Обезьянка. — Все равно рай мне уже не светит. Как и тебе, кстати говоря. Я больше чем уверена, что за тобой там уже закрепили должность короля чертей, Бессонов.
— Король — звучит неплохо. Будешь моей королевой?
— Хм… — хитро хмыкает моя зазноба.
Я приземляю свой черный хоккейный баул на пол, скидывая с плеча перевязанные за шнурки женские коньки, которые прикупил по дороге из аэропорта, искренне надеясь, что угадал с размером. Протягиваю клюшку Царице:
— Подержи-ка.
Марта хватается за снаряд, что едва ли не с ее рост, миленько так прижимая двумя руками к груди, как ребенка, и оглядывает пустые лавки.
— Так вот значит, как выглядит святая святых, где вы проводите большую часть своей жизни? Ничего так, миленько, пустенько и воняет потными мужиками…
Я посмеиваюсь:
— Ты не была здесь после игр. Сейчас, считай, тут стоит лишь легкое амбре.
— Тяжело быть мужчиной.
— Не тяжелее, чем женщиной. У нас хотя бы логические цепочки реально поддаются законам логики, в отличии от ваших.
Царица фыркает.
Я присаживаюсь на корточки, вытаскивая из баула амуницию. Щитки, налокотники, нагрудник, хоккейные шорты, рейтузы и ракушку. В самом конце вываливая на скамейку свитер и краги. Все это великолепие на два, а то и три размера больше Обезьянки.
Царица молча наблюдает, в конце концов замечая:
— Ладно, коньки — ок. Но форма-то твоя нам зачем?
— Чтобы ты не думала, будто хоккей это легкая прогулка по пляжу в хлопковых шортах.
— В смысле “я не думала”? — теряется. — Подожди… — лихорадочно бегает глазами Марта, — ты что, собрался вот это все нацепить на меня? — взвизгивает. — На маленькую, хрупкую, пятидесяти пяти килограммовую меня?! Да у меня же позвоночник сложится в копчик под таким весом!
— Скажи спасибо, что я не притащил вратарскую форму. Вот где настоящий вес. Видела, какие у них здоровенные щитки? А шлем? Не каждый мужик выдержит. Особенно, когда ему в этот шлем хреначат шайбой со скоростью под сотню километров в час.
— Спасибо, блин! — обижено топает ногой Обезьянка.
— Пожалуйста.
— Знаешь, Арсений, если ты хотел от меня избавиться, милосерднее было бы сбросить меня с крыши. Я бы хотя бы меньше мучилась!
— Тогда это было бы быстро и скучно. Никакой фантазии. Ты термобелье и носки взяла?
Марта морщит нос, насупившись.
— Ладно, — улыбаюсь, стягивая с ее плеча розовый спортивный рюкзак, — сам найду.
— Я беру свои слова обратно, — канючит Царица, — ты очень сильный и очень выносливый. А хоккей — невероятно тяжелый спорт, в котором слабаков не держат. Давай поедем домой и займемся другим видом тренировок, м? — прихватывает зубками губу, поднимая на меня щенячий взгляд.
Я выдерживаю торжественную паузу. Улыбаюсь, подхватывая указательным и большим пальцем острый подбородок Обезьянки. Тяну на себя, заставляя привстать на носочки. Чмокаю в губы, едва касаясь своими. Разок. Второй. Третий. Слышу ее облегченный выдох и решительно выдаю командным шепотом:
— Белье натягивай, с щитками, так уж и быть, помогу, салага.
— Ненавижу тебя, — бубнит зараза, заезжая мне клюшкой по заднице, чем вызывает только очередной приступ хохота.
Нет, не то, чтобы я изверг и хочу посмотреть на страдания Царицы…
А, впрочем, кого я обманываю!
Глава 42
Если я еще когда-нибудь в своей жизни посмею сказать, что хоккей не тяжелый вид спорта — промойте мой рот с мылом и заклейте его клей-моментом. А лучше сразу закатайте меня в лед и наклейте на борт памятную табличку с надписью: “ее жизнь была яркой, но она слишком много болтала”. Особенно если я соберусь ляпнуть подобное в компании профессионального, мать его, хоккеиста!
Достаточно того, что всего одна моя невинная шутка уже вылилась в целую тонну вышедшего из меня пота, заработанную тахикардию и молящие о пощаде мышцы. Я боюсь даже представить, какую месть придумал бы Бессонов, заяви я о таком всерьез! Готова поспорить на свою последнюю нервную клетку — средневековые пытки показались бы мне райским блаженством, а сжигание на костре — сеансом в солярии.
И, к слову, раз уж об этом зашел наш разговор… я не представляю насколько надо быть отбитым на голову фанатиком, чтобы добровольно подвергать свое тело подобным истязаниям! Всю свою жизнь. Вы только задумайтесь! С четырех и до сорока (в лучшем случае) изо дня в день умирать на тренировках в жутчайшей мышечной агонии.