Маша и Медведь 3
Шрифт:
— Спасибо.
— Доброй ночи, — слуга легко поклонился и исчез.
Савелий выставил сапоги за дверь и направился в ванную.
Всяческих бутыльков и флакончиков на полочках было нагружено — галантерейную лавку можно открыть! Выбрал бутылку пены для ванны «Хвойный лес», пока набиралась вода, прошёлся по номеру, обнаружил бар с батареей соков-вод в разнообразных бутылочках, нашёл среди них литрушку имбирного кваса, выпил единым духом. Полегчало! Ещё одну бутылку лимонада взял с собой
Отмокал старательно — что за позорище будет, если императрица запах почувствует! На три раза перемылся мочалкой, выбрился с тщательностью неимоверной. Зубы начистил. Поправил усы. Для верности душистым одеколоном с надписью «Олимпиец» пшикнулся. Упаковка обещала запахи кедра и сандала. Слово «сандал» казалось подозрительным и звучанием напоминало сандалии, в которых ходили поголовно торговцы и грузчики в южных портах, но пах одеколон приятно, и есаул побрызгался, стараясь тоже не переборщить. А то ведь женщины — они непредсказуемые. Матушка, царствие ей небесное, резкие запахи не любила, говорила: голова от них болит.
Из ванны вышел, обмотанный полотенцем — уже половина шестого, за окном почти совсем уж рассвело, пичуги пищат. Стоит ли спать ложиться?
Нашёл в шкафу чистое бельё, обрядился, чтоб телесами не сверкать. Вспомнил, что надо грязное в короб свалить да за дверь выставить — выставил, шинель тоже сверху положил, пусть уж почистят, раз услужливые такие. Забрал отполированные до зеркального блеска сапоги. Допил лимонад. Толку маяться, коли сна нет? Надо, значит, привести себя в полнейший порядок. Приняв решение, есаул открыл шкаф.
Мундир тяжело звякнул наградами. Вот, кстати! Последний орден надо бы прикрепить.
«За заслуги перед отечеством» занял достойное место в ряду прочих. А мысли всё тревожно крутились вокруг вопроса: зачем? Зачем самый обычный есаул, которых в русской армии сотни, понадобился государыне? Неужели… Неужели из-за Аннушки? Устного отказа не хватило? Зачем тогда личный приём? Многовато чести для казака, прямо скажем. Гораздо быстрее есаул поверил бы в то, что вызовет его полковой атаман да велит: подписывай, мол, бумагу, что претензий к девице не имеешь…
Заскребло на душе как гадостно… Он подошёл к окну и постарался утешить себя тем, что неизвестно вообще — здесь ли Анна Алексеевна, душа-девица, или вовсе в другом месте обретается.
В восемь часов двери негромко скрипнули, также негромко хлопнули, и немолодой женский голос возвестил:
— Господин есаул, пора вставать!
Горничная прошла в комнату и слегка вздрогнула, увидев силуэт напротив окна:
— Ах ты, Господи! Напугали вы меня. Не спалось?
— Не спалось, — согласился Савелий.
— Так я тогда завтрак живенько накрою?
— Не беспокойтесь, аппетита тоже нет.
— Положено, — строго сказала горничная. — Я вот вам накрою, а вы, глядишь и разохотитесь. Хоть чайку с булочкой…
С этими словами она вкатила маленькую тележку на колёсиках и начала сервировать завтрак на небольшом столике, покрытом вощёной скатертью.
Есаул следил за её привычными экономными движениями и вдруг подумал, что женщина из обслуги как раз может знать все дворцовые новости и сплетни.
— А не подскажете ли, уважаемая, не привозили ли во дворец девушку по имени Анна Алексеевна? Недавно в графини произведена. Поёт…
— Как не знать! Сама государыня императрица о судьбе этой барышни печётся. Что ни день — молодые господа то из графских, то из княжеских родов представляться приезжают. Анну-то Алексеевну в специальных гостевых апартаментах поселили… — горничная вдруг осеклась и спросила Савелия: — А она вам как — родственница?
Ком в горле встал. Есаул разозлился на накатившую горечь и дёрнул головой:
— Нет. Просто… знакомая.
— М-м. Понятно. Ну, кушайте, приятного аппетита.
Горничная ушла, а он так и просидел за накрытым столом, тупо таращась на чашку с чаем. Ездят, значит. Представители. Набежали толпой, куда ни плюнь — не в князя попадёшь, так в графа! Что же. Счастья тебе, Аннушка. Одно непонятно — он тут зачем?
В девять явился очередной строгий и торжественный слуга, повёл его коридорами да лестницами. Обстановка становилась всё пышнее и наряднее. Дворец, одним словом. В светлой зале перед большими закрытыми дверьми слуга остановился и указал на банкетку:
— Обождите здесь, вас вызовут.
— Понял.
Мимо периодически пробегали слуги. Пару раз прошли важные генералы, на вскакивающего есаула не обращавшие ровным счётом никакого внимания. Орденами они были обвешаны такими, что в свете дворцовой иллюминации отбрасывали вокруг себя отблески, как новогодние ёлки.
Савелий загляделся вслед одному такому почтенному старцу, размышляя, не тяжело ли ему под грузом наград передвигаться, и не заметил неслышно подошедшего мужчину в мундире без знаков различия.
— Савелий Погребенько? — спрашивающий был худ, невысок и на лице его топорщились бакенбарды, «под старину». Отдельным штрихом шло абсолютное отсутствие орденов и медалей, что сразу выделяло его на фоне остальных царедворцев.
— Так точно! — Почему-то хотелось вытянуться во фрунт и щёлкнуть каблуками…
— Вот передо мной не нужно тянуться, — он улыбнулся спокойной акульей улыбкой. — Мы тут запросто, без чиноф-ф! — а мундир-то, пусть и без знаков различия, пошит с шиком. И сукно отменное.