Маша и Медведь

Адлер Оле

Мишка потерся щекой о мокрые волосы Маши, скользнул рукой вверх, обхватывая пальцами шею. Она была такой тонкой, хрупкой, маленькой. Его большая мозолистая ладонь лежала громоздким ожерельем. Надави он чуть сильнее, придушил бы легко. Но рука словно знала, как сильно можно сжать. Миша чувствовал ее комфорт, рассчитывал силу. Сам не знал, почему, но был уверен, что не сможет сделать этой девочке больно. Словно он знал ее всю жизнь. Словно всю жизнь изучал ее тело.

Его вторая рука обхватила грудь Маши. Ей богу, он хотел просто помыться,

но ее близость, нагота, податливость и гипнотический шум воды поменяли планы. Оказалось, что Маша не против. Она тихо постанывала, отзываясь на его ласки. Мишка полагал, что на втором раунде сможет нечто большее, чем сомнительный подвиг в туалете и в прихожей. Но куда там. Очень скоро выдержка его покинула. Потребность оказаться внутри была столь острой, что все в паху заныло. Он надавил Маше на спину, безмолвно прося наклониться. Она снова послушалась, уперлась руками в стену, прогнулась.

И снова все кончилось слишком быстро. Он ощущал ее так остро, почти болезненно. Хотел сдержаться, но не нашел сил. В этот раз Симонов был уверен на все сто, что кончил только он. И начал подозревать, что и до этого играл в одни ворота.

Чтобы хоть как-то загладить вину, он потянулся рукой вниз. Маша шлепнула его по пальцам.

Может, мы уже помоемся?

Стоит попробовать, хохотнул Мишка.

Маша протянула ему цветочный гель со злорадной усмешкой. Симонов принял его без брезгливости. Он частенько пользовался Алискиным, почти привык пахнуть розами или клубникой какой-нибудь. Что ему станется от аромата альпийских полевых цветов.

Спинку потереть? услужливо предложил он Маше.

Обойдусь, бросила она через плечо.

Но Мишка все равно забрал у нее губку и прошелся несколько раз по спине. Маше ничего не осталось, как оказать услугу в ответ. Она всплеснула руками, покрутила пальцем, веля ему повернуться, смыла губку, добавила еще геля. Ей пришлось попотеть, чтобы хорошенько отдраить Мишкину широкую спину.

Вернувшись под душ, оба задумчиво водили пальцами по телам друг друга, провожая мыльную пену. В одночасье стало как-то неловко. Мишка вылез первым, снова подал Маше руку.

Поехали поедим куда-нибудь. В центре вроде была уютная пиццерия.

Маша скривила лицо, заныла.

Волосы сушить, укладывать, краситься перечисляла она.

Зачем? не понял Миша.

Затем, что на улице зима. Как с мокрой головой?

Симонов оценил Машины волосы до поясницы, скептически приподнял бровь.

Тебе сушиться сто лет, даже феном.

Укладываться, Миш. Краситься, напомнила она пункты в списки для выхода из дома.

Зачем? повторил он вопрос.

Затем, что мне почти тридцать. Не девочка уже. Чего людей пугать.

Симонов не сдержался:

Дурында ты, Машка.

Он оглядел ее лицо, на котором не нашел ни одной морщинки. Может совсем чуть-чуть в уголках глаз, но они ему даже нравились.

Ты сейчас очень красивая, честно признался он.

Это потому что я голая, нашлась

Крылова.

Она кое-как вытерлась, отдала Мишке полотенце и пошлепала босыми ногами в прихожую, чтобы подобрать и надеть наспех сброшенную одежду.

Симонов промокнул кожу влажным полотенцем, поспешил за Машей.

Голая ты вообще бесподобна, подтвердил он, Боюсь, если увижу тебя без одежды на кольцах, то упаду на колени и начну молиться прекрасной богине.

Не бойся, фыркнула Маша, не увидишь.

Ну ты не зарекайся. И давай уже пошевеливайся со своей косметикой и укладкой, если это так уж необходимо. Я правда есть хочу, снова вернулся к вопросу питания Мишка.

Но Маша не разделила его печали, даже не посочувствовала. Наоборот, выпустила иглы.

Никуда я с тобой не поеду, ощетинилась Крылова, К жене возвращайся. Пусть она и кормит.

Мишка аж крякнул от такого занятного посыла.

Я не женат, Маш, признался он проникновенно, И никогда не был.

Ой, ну к подружке. Ты же с ней живешь считай жена. Кого сейчас волнуют паспортные штампы.

Тебя, похоже, подколол Симонов.

Если б волновали, я бы тебе не дала.

Логично.

Давай, Миш, проваливай, подгоняла она его, неуютно переминаясь с ноги на ногу.

Но он и не думал слушаться, подошел к Маше вплотную, почти впечатывая ее в стену, возле которой недавно отлюбил.

Нет у меня девушки, Маш, снова честно признался.

Не ври.

Не вру.

Еще скажи, что не было, когда мы в Джедай приезжали. Мне Ви все рассказала.

Миша выдохнул раздраженно, процедил сквозь зубы:

Трепушка размалеванная

А Маша продолжала убивать его фактами, даже уперлась ладонью в грудь, чтобы немного увеличить между ними расстояние. Для убедительности и трезвости мыслей.

Ты и с этой размалеванной тоже спал. Брось, Миш. Не надо тут изображать праведника. Тебе не идет.

Ох, все ты знаешь, девочка.

Предпочла бы не знать, но как-то так вышло.

Понятно, кивнул Симонов, накрывая ее ладонь своей, Было у нас с Ви. Так давно, что почти уже и не помню. А Алиса

Ах, да. Алиса, прокривлялась Маша, изображая с придыханием его доверительные интонации, Так что же с ней?

Мы расстались в тот самый день, когда ты приезжала.

Ох, надеюсь, не из-за меня. Право, не стоило, Миш, продолжала она паясничать.

Отчасти, Миша решил быть честным, Я пришел домой и рассказал ей.

Ой, дурак, присвистнула Маша.

Симонов подумал и решил, что вряд ли прорвется сквозь ее скепсис и цинизм, поэтому решил воспользоваться оружием помощнее вызвать жалость.

Знаешь, после того, как она мне изменила с Глебом, все к этому и шло. Давно нужно было прекращать.

Она? С Глебом? Маша даже чуть взвизгнула от удивления, С Геллером?

С ним, кивнул Мишка.

Он же твой лучший друг.

Был. Ладно, Маш, забудь, он сделал шаг назад, позволяя ей вдохнуть полной грудью.