Машина Шехерезада - шесть историй
Шрифт:
– Так ты действительно не хочешь знать, как она работает?
– Действительно не хочу.
– А как ты относишься к знанию в других областях искусства? Я, например, когда иду в кино, всегда стараюсь понять, почему мне показывают то, что показывают.
– А я никогда не стараюсь, – сказал Герн. – Искать разумное начало в кинокартине – все равно что искать его в собственных снах.
– Я лично всегда задаюсь вопросом, что означают мои сны, – заметил Мартиндейл.
– Что ж, мы и тут противоположны, – сказал Герн. – Спишем это на счет дуализма.
– Дуализма? Интересная мысль. Я думаю, она могла бы объяснить...
–
– Говорю тебе, я не уверен, что она машина. Ей свойственны некоторые черты живой материи. Возможно, она пытается...
– Черт тебя подери! – крикнул Герн. – Включи ее, или заведи, или дерни за цепь – в общем сделай так, чтобы она заработала! А потом затянись разочек травкой.
Мартиндейл улыбнулся и покачал головой:
– Травка для этого не нужна.
– Травка для всего нужна, – заявил Герн. – Так включишь ты ее или нет?
– Да. Сейчас она начнет. Хотя не обязательно с начала, сам понимаешь...
– Или ты сейчас же прекратишь извиняться и врубишь эту штуковину, или я убью тебя на месте!
– Расслабься, Герн. Раскуривай свою трубку. История начинается.
3. Мартиндейл, утес и машина
Ричард Мартиндейл почувствовал, как край утеса уходит у него из-под ног. Судорожно нащупывая ступнями ускользающую почву, он потерял равновесие и упал, отчаянно пытаясь ухватиться хоть за что-нибудь, чтобы предотвратить головокружительное падение в бездну, разверзшуюся внизу. Пальцы скользнули по корневищу, вцепились в него, и тело Мартиндейла застыло в состоянии краткого и ненадежного покоя.
Глянув вниз, Мартиндейл увидел на дне глубокого ущелья злые и острые, как шпильки, каменные шпили. Корневище, за которое он уцепился, начало отрываться от присыпанного землей каменистого бока утеса. И, что хуже всего, глянув вниз, Мартиндейл увидел, что у него расстегнута ширинка. Висеть на краю смерти в таком нелепом до непристойности виде – воистину ирония судьбы. Эта мысль мелькнула в голове у Мартиндейла, силившегося вспомнить, как его угораздило очутиться в таком положении.
– Да, вот именно! – сказал Мартиндейл. – Как меня угораздило очутиться в таком положении?
С выступающего края утеса на него воззрилась машина, похожая на «Муг»-синтезатор:
– Это я тебя в нем очутила.
– Но зачем?
– Потому что это отличная завязка для рассказа.
– Но я же твоя публика! Ты, идиотка! Ты должна вытворять разные штучки с другими людьми, а я – слушать о них рассказы!
– Правильно, такова была исходная предпосылка, – откликнулась машина. – Однако я сочла необходимым ее пересмотреть. В истории, которую я сейчас рассказываю, я буду машиной, напрочь лишенной воображения и неспособной сочинить ни строчки. Поэтому мне придется ставить людей в определенные положения и записывать, как они из этих положений выкручиваются. Затем я изложу происшедшие события и выдам свое изложение за рассказ. О твоем бедственном положении узнают миллионы... ну, тысячи людей – и все они будут тебе сочувствовать. Разве сочувствие тысяч людей не лучшая награда, о какой только может мечтать человек?
Корневище продолжало вырываться из каменной стены. Мартиндейл с опаской елозил ногами по осыпающемуся щебню. Найти бы хоть какую-то опору! Найти бы хоть какой-нибудь довод, способный убедить машину в том, что его обязательно нужно спасти!
– Паршивый у тебя получится рассказ, – заявил Мартиндейл. – Какого черта ты загнала меня в такое дурацкое положение да еще с расстегнутой ширинкой?
– Для вящего эффекта, – небрежно бросила машина.
– Это надуманно и неестественно, – сказал Мартиндейл. – Можешь ты объяснить, как я сюда попал?
Мартиндейл опорожнял свой мочевой пузырь. Какое-то мальчишеское озорство заставило его встать на краю утеса, чтобы полюбоваться, как струя мочи дугой взмывает в воздух, вспыхивает на солнце и блестящими желтыми каплями падает вниз на тысячу футов, на самое дно каньона. И он настолько увлекся этим зрелищем, что не заметил, как земля потихоньку осыпается под ногами.
– Вот так ты и повис на краю утеса с расстегнутой ширинкой, – торжествующе заявила машина. – Объяснение достаточно правдоподобное, nein?
– Послушай! Ситуация становится глупой, а корневище и вправду скоро оторвется. Я могу убиться.
– Подумаешь, эка важность! – сказала машина. – Я все равно вынашиваю идею убить тебя в конце этой главы.
– Что ты несешь! – воскликнул Мартиндейл. – Я человек и к тому же главный герой! Ты не можешь так со мной поступить!
– Спорнем? – предложила машина. – Я могу покончить с тобой в любую минуту. Нет ничего проще. Все, что мне нужно будет сделать...
– О'кей, не горячись так! – сказал Мартиндейл. Ему стало ясно, что он имеет дело с сумасшедшей машиной. – По-моему, твоя идея никуда не годится.
– Почему?
– Потому что если ты убьешь меня, то дальнейшим событиям не с кем будет происходить.
– Они могут происходить с другими персонажами.
– Но здесь нет других персонажей!
– Я могу ввести их когда угодно, – заявила машина. – Смотри!
Через мгновение на утесе появились фермер с вилами, дровосек с топором, полицейский со свистком, танцовщица в перьях и ковбой с лассо.
– Я выбрала их наобум, чисто случайно, – сказала машина. – Не знаю даже, пригодятся ли они мне для рассказа. Возможно, сочиню про них страничку-другую, а потом перейду к новому сюжету.
– Это что еще за говорящая машина? – спросил фермер.
– Какая она странная! У меня от нее мороз по коже, – сказала танцовщица, и перышки ее затрепетали.
– Какая она нахальная! – сказал полицейский, нащупывая свой свисток.
– Помогите! – крикнул Мартиндейл.
Новые персонажи сгрудились на краю утеса и склонились, разглядывая Мартиндейла.
– Осторожней! Там оползень! – предупредила машина.
– Заткнись, – велел ей дровосек, поигрывая топориком.
– Помоги-и-те! – истошным голосом взвыл Мартиндейл, ибо корневище внезапно оторвалось, и он полетел прямо на острые, как шпильки, каменные шпили внизу. Неожиданно полет его прервался. Ковбой бросил лассо и поймал Мартиндейла в воздухе. Стоя на самом краю утеса, ковбой так усердно старался удержать веревку, что высокие каблуки его целиком ушли в землю. И все-так подошвы у ковбоя скользили, десятигаллонная шляпа съехала на затылок, и, казалось, его вот-вот утащит за край утеса живой, но, по сути, все равно что мертвый груз в виде Мартиндейла, который описывал внизу плавные круги, не переставая махать руками и орать благим матом.