Маска Димитриоса
Шрифт:
Гродек вытаращил глаза от удивления.
— Вы, конечно, знаете, месье, как неприятно излишнее любопытство, но все же я хотел бы знать, откуда вам стало известно о том, что Димитриос Талат был в Белграде в 1926 году?
— Мне рассказал об этом один турецкий чиновник, с которым я познакомился в Стамбуле. Он также сообщил мне некоторые факты из жизни этого человека. Разумеется, лишь те, которые ему были известны.
— Понятно. Могу ли я вас спросить, что это за бесценная информация, которой вы обладаете?
— Я не знаю.
— Начнём все сначала, месье, — сказал Гродек, нахмурившись. — Вам хочется,
— Я уже говорил вам — и это чистая правда — я не знаю. Помню, я откровенно рассказал обо всем мистеру Питерсу. И вдруг в одном месте он почему-то заволновался.
— В каком же?
— Когда я рассказывал, что у убитого совершенно не было денег. Буквально сразу после этого он заговорил о миллионе франков.
— Как вы об этом узнали?
— Дело в том, что я видел труп в морге. Все его пожитки лежали на столе в ногах. Удостоверение личности, которое достали из-под подкладки пиджака, уже отослали французскому консулу. Денег при нем не было ни сантима.
В течение нескольких секунд Гродек пристально разглядывал Латимера, потом встал и направился к шкафчику.
— Давайте ещё по одной, месье?
Он налил в стаканы виски, потом содовой и, вручив Латимеру стакан, торжественно сказал:
— Предлагаю тост, месье. Давайте с вами выпьем за английскую детективную литературу!
Латимер поднёс стакан к губам, как вдруг Гродек, который вначале сделал то же самое, поперхнулся и, поставив стакан, достал носовой платок. К своему удивлению, Латимер обнаружил, что Гродек заливается смехом.
— Простите мне, месье, — выдохнул он наконец, — но у меня мелькнула мысль, которая и вызвала приступ смеха. — Секунду помедлив, он продолжил: — Я представил себе, как наш друг Питерс угрожает вам пистолетом. Ведь он боится даже прикоснуться к огнестрельному оружию.
— Видимо, ему удалось сделать значительные успехи и преодолеть свой страх, — сказал Латимер раздражённо, чувствуя, что хозяин над ним потешается, и не понимая, какой он дал для этого повод.
— Наш Питерс умница. Если бы я был на вашем месте, месье, я бы поймал Питерса на слове и поехал в Париж.
Латимер до такой степени оторопел, что с трудом выговорил:
— Да я, право, не знаю…
И тут в комнату вошла экономка.
— Обед готов! — радостно воскликнул Гродек. — Идёмте к столу.
У Латимера была возможность спросить Гродека, почему он дал ему этот «дружеский совет», но он узнал столько интересного, что совершенно забыл об этом.
Белград, 1926
Люди по опыту знают, что не следует доверять своему воображению. Но — удивительное дело — иногда вымысел находит себе фактическое подтверждение. Для Латимера те несколько часов, что он провёл с Владиславом Гродеком, были самыми странными в его жизни. Свои впечатления от этого разговора он выразил в большом письме к Марукакису, начатом в тот же день вечером, когда каждое слово было ещё свежо в памяти.
Дорогой Марукакис!
Я обещал написать вам, если мне повезёт и я узнаю что-нибудь новое о Димитриосе. Наверное, вы удивитесь — да я и сам удивляюсь этому, — но я действительно узнал кое-что интересное. Впрочем, я все равно написал бы вам, чтобы ещё раз поблагодарить за ту помощь, которую получил от вас в Софии.
Вы, вероятно, помните, что, простившись с вами, я собирался поехать в Белград. И вот пишу это письмо из Женевы. Почему, быть может, спросите вы?
Дорогой мой, мне хотелось бы знать это самому. Но пока я не нашёл ответа. Дело в том, что здесь, в Женеве, живёт человек, на которого Димитриос работал во время своего пребывания в Белграде в 1926 году. У этого человека, бывшего профессионального разведчика, я был сегодня и разговаривал с ним о Димитриосе.
Вы когда-нибудь верили в существование так называемого «супершпиона»? С полной уверенностью могу заявить, что я в это не верил. Но после сегодняшней встречи я знаю, что такие люди есть. Всю вторую половину дня я провёл с одним из них. Поскольку я не могу сказать, кто он, буду в лучших традициях шпионской литературы называть его просто Г.
Слово «супершпион» я употребляю по отношению к Г. (он, кстати, сейчас уже ушёл от дел) в том смысле, в каком мой издатель говорит об одном печатнике «спец». Г. руководил большой сетью агентов, и его деятельность (разумеется, не всегда) была в основном организаторской и направляющей.
Теперь мне ясно, какую чепуху говорят и пишут люди о шпионах и шпионаже. Но, мне кажется, лучше всего, если я начну свой рассказ так, как это сделал Г., когда беседовал со мной.
Он напомнил мне слова Наполеона о том, что во всякой войне главным является фактор внезапности. Надо сказать, Г. любит цитировать Наполеона. Несомненно, об этом знали и другие завоеватели: Александр Македонский, Гай Юлий Цезарь, Чингис-хан или Фридрих Прусский. Додумался до этого, кстати, и Фош.
Война 1914-1918 годов, говорит Г., показала, что в будущих сражениях (не правда ли, звучит очень обнадёживающе?) в результате всевозрастающей ударной силы и мобильности армии, авиации и флота главную роль будет играть, безусловно, фактор внезапности. По-видимому, войну выиграет тот, кто нападёт на противника неожиданно. Следовательно, первейшая необходимость — найти средства защиты против внезапного нападения.
В Европе двадцать семь независимых государств. Каждое из них имеет армию, авиацию и — за исключением некоторых стран — флот. Безопасность любого государства требует сведений о том, как развиваются вооружённые силы в этих двадцати семи странах, какова их ударная мощь, эффективность, ведётся ли там тайная подготовка к нападению. Ну, а это означает, что нужна разведка, нужна целая армия специально подготовленных людей.
Признаюсь, сначала все это показалось мне довольно глупым и вряд ли соответствующим действительности. Неужели взрослые люди, управляющие государством, ведут себя, как мальчишки, играющие в индейцев? Оказалось, что дело обстоит именно так. Влюблённый в свою профессию, Г. рассказывал о ней с велеречивым энтузиазмом молодого коммивояжёра, случайно оказавшегося в деревенской таверне. Мои скептические замечания задели его, и он, как мне кажется, привёл очень убедительное доказательство своей правоты. Он напомнил, что в большинстве европейских стран за шпионаж, равно как и за преднамеренное убийство или государственную измену, полагается смертная казнь и что шпионаж, таким образом, рассматривается как одно из самых тяжких преступлений.