Маска короля
Шрифт:
– А я смотрю, тут у вас вполне… – Не спрашивая разрешения, Георгий уселся прямо на стол, Степан Афанасьевич с трудом сдержал подступившее раздражение. Он никогда не позволял себе, да что там – себе, никому из своих близких или подопечных обращаться с мебелью так непочтительно. Она ведь денег стоит, между прочим.
– Степан Афанасьевич, если бы на вашем месте сидел другой человек, в данной ситуации я стал бы разговаривать не с ним, а с начальником полиции. То, что происходит в интернате – возмутительно! Ребенок умер…
– Все дети умирают, – перебил
– Значит, виноват ветер?
– А что же еще? – Степан Афанасьевич воспрял духом: доктор-то еще молодой, неопытный, такого вокруг пальца обвести – раз плюнуть.
– Например, – Георгий не повышал голоса, но странным образом его было слышно в каждом закоулочке кабинета, слишком хорошо слышно, – то, что дети недоедают. Я видел их завтрак и, извините за выражение, обед. Нормальный человек на таком рационе долго не протянет.
– Так то ж дети, им много не надо…
– Или холод. – Врач не обратил внимания на слабый писк Степана. – Апрель месяц, только-только снег сходит, а у вас уже не топят. Нормальной одежды у детей нет, а холод здесь такой, что в леднике, и в том теплее будет. Что вы на это ответите?
– Весна, – пролепетал директор, – солнышко, торжество природы…
– Торжество… Или вот еще что: я точно знаю, что, кроме всего прочего, вы еще и принуждаете детей работать!
– Исключительно в воспитательных целях, чтобы профессию им в руки дать!
– По двенадцать-четырнадцать часов в сутки? Прибавьте к этому регулярные побои. Неудивительно, что они у вас умирают. Я повторяю, с подобной информацией мне следовало бы отправиться в жандармерию или, на худой конец, в Попечительский совет, а не с вами беседы беседовать!
Степан Афанасьевич мысленно вздохнул, так и есть, деньги вымогает, ну ладно, пусть, лишь бы рот не разевал.
– Сколько? – Пусть сам свою сумму назовет, а там мы увидим, что ты за пташка. Может, такой не грех и крылья подрезать?
– Что – «сколько»?
– Сколько вы хотите за молчание?
Георгий поднялся со стола, медленно, будто медведь-шатун, выбирающийся из берлоги. Степан попятился.
– Вы не поняли. Мне не нужны деньги. Мне нужно, чтобы вы все это прекратили! Чтобы вы перестали их обворовывать! У них и так ничего нет! Знаете, отчего этот малыш умер? Он так хотел есть, что начал обгрызать кору с деревьев! Если бы вы позвали меня вчера, его еще можно было бы спасти. Но нет, вам ведь денег жалко! Так ведь?
Так, подумал Степан Афанасьевич, совершенно верно, ему жалко денег, тех самых денег, которые пришлось бы потратить сначала на врача, потом на всякие там порошки и микстуры. Одним меньше, одним больше – все равно каждый год новых привозят.
– Если ты денег не хочешь, чего тебе надо?
– Чтобы вы поняли! – горячо воскликнул Георгий.
– Понял? А ты сам-то понимаешь, что говоришь? Знаешь, какой у мне оклад? Сущие копейки, даже сказать совестно! А у меня, между прочим, жена есть и дочка, девица на выданье, а ей наряды всякие нужны. Приданое,
– Не надо мне приданого, – неожиданно улыбнулся Георгий. – Я Наташеньку и без приданого возьму, и деньги ваши нам не нужны, сами проживем.
Что он такое говорит? Степан враз онемел. Какую Наташеньку он без приданого взять готов? Его Наташку, дочку родную? Это что ж такое получается?! Сговорились за спиной у батьки и уже под венец собрались? Не бывать такому! У него, между прочим, для Наташки жених уже имеется – солидный. Петр Григорьевич не то что от приданого отказался – две тысячи рублей обещал, коли Наташка с ним под венец пойти согласится. А что, она девка в самом соку, хорошо, не в мать пошла, красавица. И согласится! А если упрямиться вздумает, у него разговор короткий, ремень в руку, и будет как шелковая.
– Я уже давно вам сказать собирался, но все как-то случая не выпадало. – Георгий совершенно не замечал реакции директора. – Мы свадьбу в июне планируем. Все за мой счет, даже не возражайте. В воскресенье я, раз уж разговор зашел, сватов пришлю, чтобы все чин чином.
Сватов он пришлет! Видали наглость? Да ноги его на пороге боле не будет!
– Ты! – Наконец, Степана Афанасьевича прорвало. – Щенок! Да что ты о себе возомнил! Свадьба?! Не будет никакой свадьбы! Убирайся, немедленно!
– Свадьба будет, – спокойно ответил Георгий. – Мы уже все решили.
– Решили они! Нет моего согласия на это!
– Нет, и не надо. Времена теперь не те, а на вашем месте я бы задумался. Я ведь могу и забыть, что вы – мой будущий тесть, в полицию пойти или еще куда. Рассказать, какие дела в приюте творятся. И сколько вы на свой счет сиротских копеек положили…
– Шантажируешь?
– Предупреждаю.
– Хорошо, будь по-твоему. – Степан умел проигрывать. Пусть он забирает Наташку, а там посмотрим. Двух тысяч, конечно, жалко, но, если он лишится места, будет гораздо хуже.
– И вот еще что… Мне Наталья говорила, будто у вас одна вещь имеется… Интересная… – Он посмотрел прямо в глаза директору. А тот почувствовал, как холодеет сердце. Проболталась! Проклятая безмозглая баба проболталась, и сейчас этот молодой да ранний заберет главное сокровище Степана Афанасьевича, единственное его наследие. Еще папенька его, будь он неладен, любил приговаривать: «Слушай маску, сынок, она плохого не посоветует». Как к нему, пьянице и дебоширу, попало это чудо, Степан не знал и знать не хотел, просто берег отцовский подарок. Странное дело: стоило только примерить маску, и в голове враз все прояснялось – и мысли дельные появлялись, как сэкономить, где и как это увести, переписать… Замечательная маска! А теперь ее хотят отнять.