Маска короля
Шрифт:
– Не в этом дело. Спи.
– Тогда в чем? – Она явно желала поговорить. Бывает. Спишь, просыпаешься, и сна больше ни в одном глазу.
– В моем образе жизни.
– А… Хочешь, – предложила Лия, – я тебе снотворное дам? Хорошее.
– Да нет, спасибо. На меня оно не действует.
– Что, совсем?
– Совсем.
– Это потому что ты – химера?
– Нет, просто потому, что это – я. Так мне врач объяснил.
– И ты поверил? – Странный ночной разговор, как и все ночные разговоры. Наверное, оттого, что ночью ты готов рассказать
– А ты разве не веришь врачам? – спросил он.
– Нет. Я их боюсь.
– Я тоже, – признался Локи.
– Почему так?
Потому что врач, которому поверил его брат, убил в нем человека. Но вслух Локи сказал совершенно другое:
– Потому что нам приходится верить им на слово, а человек же в принципе не склонен доверять кому бы то ни было, особенно если дело касается здоровья… или жизни.
– Но ты не знаешь того, что знает врач, и верить приходится, – закончила его мысль Лия. – Я об этом раньше как-то не думала с такой точки зрения. Мама приучила меня, что нужно регулярно проходить врачебный осмотр, вот я и прохожу, правда, не совсем регулярно.
– У тебя большая семья?
– Мама, дядя Захар, это мой отчим, хотя удочерил он меня официально, еще сестра и брат. Младшие. У сестры есть муж, но…
– Но к своей семье ты его не причисляешь.
– Точно. Он мне не нравится. Скользкий, хитрющий тип, я ему не верю, не знаю, что Лариска в нем нашла…
– А я какой? – Никогда раньше Локи не пытался узнать, что о нем думают другие. Зачем? Разве это так важно? Оказывается, важно, пусть она скажет правду. В конце концов, ночь – время для странных разговоров.
– Ты?
Лия на минуту замолчала, обдумывая ответ. Это была очень долгая минута
– Ты – упрямый. Честный. Мне так кажется. И еще, ты сам от себя убегаешь.
Она хотела добавить что-то еще, но передумала. Локи тоже молчал. Лия не сказала ничего плохого или обидного, но и не сказала чего-то важного. Он сам пытался понять, чего именно ждал, и не мог.
– Ты пропах ванилью. И фотография эта… Ты ее носишь с собой, но это не твоя девушка и не родственница. Вы не похожи.
За простой констатацией факта скрывался вопрос, чисто женская манера что-то выведать, не спрашивая. Она хотела знать, где, как и когда Локи подцепил этот запах. Надо же, ей, оказывается, не безразлично, что от него пахнет ванилью и что в его кармане лежит фотография молодой девушки Юли.
– Я вывернул эту сыпучую гадость, когда искал… Неважно.
– Важно. Ты мне ничего не хочешь говорить. Почему?
Да потому, что ей не должно быть дела до него, до того, где он ходит и с кем. Ей полагалось радоваться, что Локи, возможно, скоро уберется из ее квартиры, исчезнет к чертовой матери. Здравый смысл, как обычно, подсказывал правильный ответ, а язык уже молол совершенно другое.
– Это опасно. Юля попала в секту сатанистов, и мне нужно ее вытащить. Если ты права насчет места, это будет достаточно просто.
– Ясно.
Локи усмехнулся:
– Я уеду. Завтра. На пару дней. – Гера будет в Москве, им действительно нужно обсудить пару вопросов.
– Куда?
– Потом расскажу. Я вернусь, не волнуйся.
– Я и не волнуюсь. Все. Спокойной ночи.
А вот теперь она обиделась по-настоящему. Жаль.
Локи сам не заметил, как заснул. Провалился в мягкую бездну, совсем как дома, только там он мог спать так крепко и без снов.
Маска Жадности (Продолжение)
Доктор был очень молод. С одной стороны, хорошо, такие ни клиентуры солидной, ни ставки не имеют, за гроши работают. С другой стороны – от молодых сейчас не знаешь, чего и ожидать, ни тебе понятий, ни уважения к старшим. Вот и этот, щегол желторотый, хмурится, глазки сверкают, что твои алмазы, гневом праведным преисполнен. Ну ничего, видали мы таких праведных и гневливых, как-нибудь управимся.
– Добрый день. – Степан Афанасьевич согнулся в поклоне. Ничего, спина не поломается, зато со стороны… Степан очень хорошо знал, как он выглядит со стороны: старый, очень больной человек в старом больном доме. Костюм у него бедненький, сам он худенький, почище сироток этих несчастный весь такой.
– Добрый. – Голос у доктора оказался мягким, что твой бархат. Однажды дамы из Попечительского комитета привезли в приют старые вещи для бедных сироток, там было красивое платье из удивительно мягкой, приятной на ощупь ткани. Степан сам решил, что это бархат, когда продавал платье, неплохие деньги он тогда выручил. Так вот, этот голос был удивительно похож на ту мягкую, ласковую, словно собачий язык, ткань.
– Как мальчишечка? – Не то чтобы Степана действительно интересовало состояние этого, как там его? Кирилла, что ли? Но пущай доктор видит, что директор беспокоится о своих подопечных.
– Умер.
– Жалость-то какая! – Вот теперь Степан искренне огорчился: пропали ежемесячные три рубля восемьдесят копеек. Это ж почти сорок шесть рублей убытку в год! Он даже разволновался от такой неприятной новости, убытков Степан не любил.
– Отмаялся, бедняжка. Мы так старались, так старались, а он…
– Поговорить бы, – прервал его излияния доктор.
– Можно и поговорить. Вас как зовут?
– Георгием нарекли.
– А по батюшке?
– Молод я еще, – усмехнулся доктор, – чтобы вы меня по батюшке величали.
Мысленно Степан с ним согласился. Куда такого юного, да со всем почтением, не дорос еще.
– А меня… – начал директор.
– Степан Афанасьевич, – прервал его Георгий, – разговор у нас с вами серьезный будет. Очень серьезный. И лучше, чтобы его никто посторонний не услыхал.
«Все ясно, – печально подумал директор, – и этот на взятку набивается, да так нагло! Вот молодежь пошла, никаких понятий, никакой обходительности!» Пришлось приглашать нахала в кабинет. Как он и предполагал, доктор, оглядевшись по сторонам, многозначительно фыркнул.