Маска ночи
Шрифт:
Также я верил, что Шекспир больше, чем кто-либо другой, был связан с тем, что произошло, лично. Доктор Ферн был его другом, и «Слуги лорд-камергера» находились в Оксфорде в основном благодаря этой дружбе. Вдобавок к этому Ферну досталась роль, которую должен был играть Шекспир. Сочинитель вместе с госпожой Давенант находился всего в нескольких ярдах от того места, где умер Ферн.
Шекспир занимал комнату в «Таверне», рядом с «Золотым крестом». Это была одна из лучших комнат, подходящая для именитого гостя, с видом на Корнмаркет. Стены были ярко-красного цвета, с нарисованными на них белыми
Я снова попытался уйти.
– Нет, входи, Николас.
Шекспир указал на табуретку и велел мне налить себе выпить из бутылки, стоявшей на соседнем столе. Я отказался, сославшись на тошноту, вызванную событиями этого дня.
– Господи, парень, нам всем тошно, – сказал Бербедж. – Чем ты особенный? Выпивка скорее вылечит это.
Он поднял свой стакан, так что красная жидкость в нем блеснула в свете языков пламени, и глотнул из него.
– Пей, если не хочешь показаться девчонкой. Мне здесь не были рады. Да и с чего бы? Я поднялся, чтобы уйти.
– Сядь, – сказал Шекспир. – Ты повредил ногу сегодня, так?
– Я не хочу мешать вашей беседе.
– Ты не мешаешь. В любом случае нам может быть полезна твое мнение. А, Дик?
Бербедж пожал плечами. Что бы там ни было полезно Шекспиру – я думал, что с его стороны это была лишь любезность, – Бербедж не мог уделить много времени взглядам простого актера.
– Мнение о чем, Вильям?
– Должны ли мы уехать.
– Покинуть Оксфорд?
– Покинуть Оксфорд.
– Потому что мы потеряем нашу публику, то есть, ты хочешь сказать, после того, что случилось сегодня?
Бербедж хмыкнул. Я решил, что он осушил уже порядочно стаканов. Он больше не был юным Ромео – но пайщиком в возрасте.
– Николас, тебе нужно кое-что выучить про публику. Она скорее увеличитсяпосле того, что случилось сегодня. Они придут поглазеть на место недавней смерти и заодно, между прочим, могут остаться посмотреть пьесу. Оуэн Мередит, вероятно, мог бы накинуть лишний полпенни на свое пиво.
Шекспир жестом остановил Бербеджа. Возможно, он счел его замечания неуместными или бестактными, особенно если учитывать его дружбу с покойным. Когда он заговорил, впрочем, в его голосе звучала усталость, а не раздражение.
– Боюсь, Дик вполне прав. Публика – это люди, и в горе и в радости. Но это не только из-за смерти доктора Ферна. Сегодня день мертвых. Во-первых, этим утром нашли человека, утонувшего в Исиде.
– Да, знаю, рыбака. Я слышал, это был рыбак, – ответил я.
– Нет, этот покойник был возчиком, – возразил Шекспир, – и возчиком, известным здешним хозяевам, Давенантам.
Я вспомнил сцену, виденную на днях. Как Джейн Давенант кричала на несчастного возницу, уронившего ящик с тележки, и как ее муж помогал ему внести ящик в дом. Был ли это один и тот же человек? Скорее всего.
Я похолодел, хотя сидел близко от огня. Я задавался вопросом, не налить ли мне, в конце концов, себе выпить.
– И это еще не все, – продолжал Шекспир.
– Еще одно убийство? – спросил я.
Шекспир и Бербедж повернулись ко мне, сидевшему на табуретке в глубине комнаты. Это замечание просто сорвалось у меня с языка, но это была первая сказанная мною вещь, которая по-настоящему привлекла их внимание.
– Убийство? Кого убили? – спросил Бербедж.
– Доктора Ферна.
– Почему ты так говоришь, Николас? Ты считаешь, доктора Ферна убили? Как это может быть? Ты ведь был там, когда его нашли.
– Я… нет, не знаю, почему я сказал это. Забудьте о том, что я сказал.
Шекспир ничего не говорил все это время, хотя смотрел на меня пристально. Повисла тишина, которую я неохотно нарушил пару секунд спустя:
– Вы это имели в виду под днем мертвых? Возчика и доктора Ферна?
– Не только, – ответил Шекспир.
– Чума набирает силу в Оксфорде, – добавил Бербедж. – Этим самым утром опечатали четыре или пять домов, и есть другие под наблюдением.
Я потянулся к бутылке и плеснул себе вина.
– Скоро городские власти запретят все сборища, – сказал Шекспир. – И первые, на ком это скажется, – это труппа пришлых актеров.
– Куда нам идти? Скажи нам, – обратился Дик Бербедж ко мне, как будто я знал ответ.
– Обратно 6 Лондон? Я слышал, там дела обстоят не хуже.
– Тогда ты неверно слышал, – ответил Бербедж. – Дела там хуже некуда. Я сегодня получил письмо от жены.
Я вдруг ясно увидел – в одной из тех запоздалых вспышек озарения, которые сильнее, чем что бы то ни было, освещают нашу собственную бестолковость, – причину его грубого обхождения. Его жена и дети оставались в чумном городе. (Семья Шекспира, напротив, была надежно укрыта в Стратфорде-на-Эйвоне.) Но и это было не все, не только осознание того, что семья брошена на произвол судьбы. Дик Бербедж, вместе с другими пайщиками, держал труппу на своих плечах, так же как Геркулес держит изображение земного шара на крыше нашего театра. Для меня вопрос следующего места назначения труппы был интересным умозрением, имевшим отношение к моему существованию, но моей прямой обязанностью он не был. Однако Томас Поуп, Дик, Шекспир и остальные – это было их решение, и оно влияло на нас всех.
– Жена Дика пишет, что жизнь королевы на исходе, – сказал Шекспир.
– Ей осталось несколько дней, – подтвердил Бербедж.
Мрак в комнате усилился. Огонь вспыхивал и гас, бросая умирающие отблески на красно-белые стены.
– Мы все еще должны играть «Ромео и Джульетту» для Константов и Сэдлеров? – спросил я. – Нет, конечно?
– Это частное представление, на него не распространяются указы городских властей, – сказал Бербедж. – Мы еще не знаем, можем ли по-прежнему играть пьесу в доме Ферна. Вильям и я засвидетельствуем завтра наше почтение вдове. В зависимости от того, что она скажет, мы можем очень скоро покинуть Оксфорд – или задержаться еще на несколько дней.