Маска смерти (сборник)

Лауренс-Кооп Адриана

– То ты займешься сбором средств для сиротского дома в Бурже…

– Что ты еще хочешь сказать? – с тоской в голосе спросил он.

Теперь он говорил медленно, тихо. Он уже все понял.

– Мальчик из сиротского дома не просто похож на тебя, вы с ним как две капли воды…

И я показал ему фото».

Маркус раскрыл свою папку и вынул из нее фотографию.

– Это? – спросил он. Пьер Сакс кивнул.

На фотографии был изображен Поль Рено с мальчиком лет десяти, который был действительно очень на него похож.

– Фотография, конечно, фальшивая, – сказал Пьер Сакс. –

Я не стал скрывать это от Рено. Фото составлено из двух других карточек, что называется «смонтировано», но все составные части – подлинные, вырезаны из фотографий Поля Рено и мальчика. Мальчик этот в действительности существует. Предполагаю, что Поль даже никогда не видел его, я хочу сказать, с самого дня его рождения, но, как я уже говорил, ребенок этот существует, он содержится в сиротском доме в Бурже и удивительно похож на Поля Рено. Я сделал эту фотографию, чтобы обратить особое внимание на их сходство. Конечно, можно было продемонстрировать это, положив обе фотографии рядом, но с помощью монтажа это сделать легче.

Сакс отдал фотографию Маркусу и продолжал читать:

«Несколько минут Рено изучал фотографию, потом спросил, как зовут мальчика.

– Если ты и в самом деле этого не знаешь, ты без труда можешь угадать его имя.

Поль не понял, и тогда я решил помочь ему:

– Мария-Тереза Сенье очень любила тебя. Она назвала сына Полем – в твою честь, а поскольку ты не признал его своим сыном, она дала мальчику собственную фамилию. Итак, мальчика зовут Поль Сенье.

Рено вернул мне фотографию и произнес хрипло:

– Я уже понял, что ты вчера не шутил. Итак, сколько?

– Этого ты не сможешь оплатить… Он снова упрямо повторил:

– Сколько?

– Ты действительно не сможешь этого оплатить».

Пьер Сакс повернулся к Маркусу.

– Как только он узнал, что мне действительно что-то известно, он попытался меня подкупить. В первый момент я не придал этому особого значения, подумал, что Поль боится за свою политическую карьеру и во что бы то ни стало решил избежать сентиментального скандальчика, который не сделает его преступником, но заметно повредит ему в глазах общественности. Только потом я понял, что тут кроется кое-что другое. На самом деле Поль дрожал не за политическую карьеру, а за свою шкуру.

«Рено написал какую-то цифру на бумажке и показал ее мне. Там стояла очень крупная сумма.

– Нет! – сказал я.

– В два раза больше…

– Этого у тебя нет. – Я потряс бумажкой.

– Откуда ты знаешь? – спросил Поль.

– Это сейчас не имеет значения… Что же ты собираешься делать? Станешь бить на жалость и взывать к нашей давней дружбе?

У Поля был совершенно убитый вид.

– Тебе это кажется смешным?

– Да.

– Для чего же ты все это затеял?

– Ты хочешь сказать, как я мог пойти на такое дело, ведь мы в какой-то степени старые знакомые?

– Не понимаю, для чего тебе это понадобилось, – повторил он.

– Сообщать факты, о которых никто пока не знает – наша профессия».

Пьер Сакс прервал чтение и, повернувшись к Маркусу, сказал:

– Когда ко мне явился один человек и рассказал эту историю, связанную с именем Поля Рено, я сразу почувствовал золотую жилу и тут же помчался к шефу. Я сказал ему, что наше разоблачение кандидата на пост министра оказалось очень выигрышным делом, но что у меня есть новые факты, которые помогут разоблачить его преемника. У шефа заблестели глаза. Да, это был горячий материал! Представляете, в самый разгар кампании за моральное очищение общества выясняется, что ее идеолог черен как мавр, а еще через несколько недель его преемник, которого партия провозгласила чуть ли не архангелом Гавриилом, тоже схвачен с поличным и барахтается в грязи.

«Нет! – твердо сказал Рено.

– Что означает это «нет»?

– Ты ничего не сможешь доказать. Тот факт, что мальчик на меня похож, еще не говорит о том, что он мой сын.

– А мы кое-что к этому добавим в качестве доказательства.

Я снова показал ему фотографию.

– Как ты думаешь, что скажут люди, когда увидят эту фотографию? Мой шеф поручил мне подать материал в виде фельетона, который будет публиковаться в отрывках, чтобы растянуть его на несколько номеров – это сразу увеличит наш тираж. Часть репортажей у меня уже готова, и как только я вернусь из Бурже, мы начнем публикацию. И тут уж придется всюду поставить точки над «i».

Я увидел, что Рено лихорадочно ищет выход. Проще всего было умолять меня не делать этого, но он не мог, это было выше его сил. Он понимал, что я жду этого, и в глазах его застыл детский страх.

– Я подам на тебя в суд! – пригрозил он. Я пожал плечами.

– Так все говорят…

Он чуть-чуть собрался с силами.

– Но я непременно сделаю это и ни за что не соглашусь на мизерное возмещение убытков. Я потребую денег, столько денег, что это вконец погубит вашу газету.

Я всегда испытываю жалость, когда слышу такие идиотские заявления.

– Ты знаешь так же хорошо, как и я, – возразил я Полю, – что о возмещении убытков может идти речь, если человек незаслуженно опорочен, то есть в качестве доказательства приведены ложные факты, но мы не собираемся лгать. Дювивье же не попытался начать против нас процесс! Он просто не смог бы этого сделать, ибо все, что мы о нем писали, – чистая правда. – И я добавил: – Когда над головой Дювивье разорвалась бомба, наши читатели свалились со стульев. Они немедленно заклеймили и отвергли Иуду, а на его место призвали непорочного Парсифаля. Если же им станет известно, что у нашего Парсифаля есть внебрачный сын, от которого он отказался, и вместо того, чтобы взять мальчика в свой дом, упрятал его в приют, – я думаю, все, кто еще сохранил хоть какую-то веру в справедливость, отвернутся от тебя.

– Ты преувеличиваешь. И ничего не сможешь доказать. Ничего. Может, ты и завоюешь широкого читателя, но судебный процесс выиграю я.

– Какие еще нужны доказательства! У тебя есть внебрачный сын, и ты упрятал его в сиротский дом!

– Я выиграю процесс! И это будет твоим концом! Подумай, прежде чем что-то начать. Предупреждаю, процесс кончится для тебя плохо!

Оба мы прекрасно понимали, что не будет никакого судебного процесса.

– Фу, Рено, ты просто жалок! Ну хотя бы попросил меня, разозлился или назвал бы проходимцем!