Маска
Шрифт:
— Пожалуйста, возьми трубку… — там в зеркале на меня смотрели покрасневшие глаза измученной женщины.
Гудки.
Каких-то полчаса назад я гордо рассказывала его семье, какой у них крутой, талантливый вырос внук, брат и сын. Они — его родная кровь. Но я, как это было ни странно, знала о нём даже больше матери и с удовольствием делилась. В этот день мы словно соприкоснулись сердцами за сотни тысяч километров. Я чувствовала это, и получила столько терпения, столько смысла ждать его с улыбкой, что просто не могла поверить, что этот день заканчивался
После двадцатой попытки даже такой Вилке, как я, стало ясно. Он обижен до глубины своей гордой души. Или же просто лёг спать, не дождавшись ответа. Наверное, Муратов хотел обсудить всё завтра, на свежую голову. И это было так похоже на рассудительного Лексу.
Переполненная восторгом от знакомства с его семьей и ужасом от вскрывшейся правды, я не могла уснуть ещё несколько часов. Ворочалась, не понимая, откуда он узнал. Мне было так скверно и тошно, что руки с ногами вздрагивали сами по себе. Я подскакивала с кровати, не понимая, как задремать и отпустить этот день. Всей душой я чувствовала, что мне нельзя засыпать сегодня. Было безумно страшно куда-то опоздать.
А в пол восьмого утра, оледеневшая после морозной ночи и душевных терзаний, я действительно узнала, что с объяснениями опоздала.
Ещё несколько суток я не могла остановиться. Судорожно звонила на выученный наизусть номер и до перехватывающих дыхание истерик слушала: «абонент недоступен».
Муратов просто сменил номер телефона, и больше никогда. Никогда мы не связывались.
***
— Молодой человек! Почему в маске? — я с вызовом бросаю в студента напрашивающееся замечание. Лекса, будь он неладен, оборачивается, но на моем лице задерживается взглядом лишь на секунду.
— Кхм… Вы заходите? — звучит громогласный мужской голос.
Это он мне? Я сбивчиво осматриваюсь вокруг лестничной клетки.
Мне же?
Кажется, до сих пор слышно, как он перебирает струны. Сидит на моей кровати и мягко смотрит, как я засыпаю.
Лекса поворачивается ко мне лишь на полсантиметра, словно жадничая показывать лицо. Холодно, едва ли не надменно, смотрит сверху вниз. Маска здорово мешает разобраться в бледно-голубых глазах. И вот, он улыбается.
У природы не хватило на него пигмента и совести!
— Хватит вам пялиться! Влюбитесь ещё!
Кудрявый парень раздраженно хватается за мешки, валяющиеся возле следа в форме гусеницы на сугробе. Вручает их мне, не справившись о самочувствии, и с силой отряхивает мою задницу от снега.
— Кажется, вам нужны новые сапоги. Эти какие-то скользкие…
Хам!
— В таком случае! Наш разговор окончен! Я не стану продолжать с вами беседовать. Может, вы не тот, за кого себя выдаёте?
— Последняя подсказка, — сексуально хрипит Лекса мне на ухо и прокручивает колёсико зажигалки.
Жёлтый беспокойный язык пламени под его ладонью облизывает кончик сигареты, и та начинает неспешно истлевать. Из тишины вдруг доносится залп салюта.
Наши носы соприкасаются. Но уже через несколько секунд
— У нас ещё будет время. Поехали ко мне домой?
Дура, не будет…
— Нет. Помогу сегодня.
Солёные жгучие слёзы растекаются по моим щекам, заползают на шею и грудь. И его глаза на мокром месте.
— Ну Виолетт, иди сюда, — Муратов практически удушающе сжимает меня в объятиях. — Я люблю тебя. Мой отъезд не значит, что мы расстаёмся.
Конечно, не значит. Мы не можем расстаться, нет…
— Я при первой возможности прилечу увидеться. Ты же будешь меня ждать?
— Я буду ждать тебя! Не пропадай, пожалуйста!
Я громко всхлипываю. Нащупываю его руку на своём плече и сжимаю крепко-крепко, пытаясь так неловко объясниться в любви.
Это было последнее наше прикосновение.
— Вилочка…
Я легла на обеденный стол и позволила себе горько зайтись плачем. Ничего.
Ещё немного, и это пройдёт.
— Вилочка, ты меня слышишь? — на мою горячую голову легла мягкая женская рука. — Успокаивайся.
— Ир, ты садись. Будешь чай? — промычала я, не поднимаясь из-за копны намокших волос.
Всё, что осталось. Всё, чем я жила каждый день. Тёплые воспоминания и фотографии.
— Давай, — она осторожно нагнулась ко мне и приобняла за плечи. — Я знаю, как это трудно. Можно поплакать. Но нельзя же так… Издеваться над собой. Третий месяц пошёл.
Иришка глубоко вздохнула.
Я ревела от бессилия. Ничего нельзя было изменить! Лекса просто исчез, не сообщив свой номер даже матери. Где он находился, что с ним происходило? И имела ли я вообще право беспокоиться о нём… Ведь Муратов ясно дал понять, что это уже не моего ума дело.
Он просто отнял у меня попытки хотя бы объясниться на прощание! А я никак не могла привыкнуть, что каждый день нужно встречать с ломотой в рёбрах.
— Виолетт, он неплохой парень. Молодой просто, горячий. Поверь, ещё не всё потеряно. Тебе нужно взять себя в руки. Лекса тебя любит и не сможет забыть. Нужно время, и он обязательно объявится, вот увидишь, — заладила Ирка. — Мы ведь со Стасом на твоих глазах расходились, уже готовы были заявление подавать на развод. Ну бывает же всякое… Он мне тоже не отвечал, обижался. Мужики — хуже баб!
Я не удержалась и заскулила. Может, хотя бы так станет легче терпеть.
— Ир… Я просто не могу понять, от кого Лекса узнал. Что именно узнал? Он ведь такой был… Я не знаю, как это объяснить. Лекса не позволял мне нервничать, его совершенно не волновало чужое мнение. Что же он мог такого узнать?.. И даже не дать мне объяснить… Я не понимаю.
— Вилочка, я не знаю. Если бы я только могла тебе помо…
Иришка вдруг притихла, и мне стало некомфортно всхлипывать в тишине. Я подняла голову с мокрого стола, растёрла по лицу всё ещё произвольно стекающие слёзы и, наконец, посмотрела на подругу.