Маскарад на семь персон

Рой Олег Юрьевич

М-да. Это могло стать проблемой. Нет, не материно упрямство. Но про шапку и шарф он действительно не подумал – у куртки был плотный капюшон и плотный, под горло, вязаный ворот. А воротник верблюжьего пальто, хоть как хочешь его поднимай, на макушку не натянешь. Бегать с «босой» головой под снегопадом – это, пожалуй, чересчур, мать права.

– Папин малахай надень, – она уже совала ему в руки здоровенный – настоящий алтайский, отороченный лисой или кем-то вроде, – треух. – И шарф, шарф обязательно.

– А отец как же?

– Да куда мы в такую погоду? Если

за хлебом-молоком, так ближний магазин прямо в подъезде, а до гаража он так бегает, в штормовке, – она опять вздохнула. – Все лошадку свою чистит да холит.

«Лошадка» – старенький «москвичок» – до сих пор бегала на удивление шустро, чем отец страшно гордился и в гараже торчал подолгу: тут подкрутит, там почистит, – утверждая, что это помогает поддерживать тонус лучше всякой физкультуры. Он и впрямь выглядел и держался куда бодрее, чем многие его озабоченные многочисленными возрастными болячками сверстники-пенсионеры.

Матвей улыбнулся:

– Что бы я без вас делал! Люблю, целую, отцу привет от меня, – он чмокнул мать в серебристо-седую макушку и выскочил из квартиры.

Стеклянный параллелепипед автобусной остановки был едва виден, так густо облепили его пытающиеся спрятаться от метели граждане. Казалось, гнутая крыша висит над скоплением шапок и капюшонов сама по себе, без всяких стен.

Громов пробился к проезжей части, глянул вперед: похоже, пробка тянулась до самого метро. Даже если автобус придет прямо сию минуту и если еще удастся в него втиснуться, то три остановки он будет ползти полчаса. И то если повезет. Сплошные если, короче говоря.

Матвей поглубже надвинул малахай и зашагал в сторону метро. Шагов через тридцать облепленное снегом пальто из рыжевато-кофейного стало белесым. Снег ухитрялся забиваться даже под шарф – мама когда-то связала его сама, длинный, мягкий, очень теплый – и от прикосновения влажной шерсти шея начала невыносимо чесаться.

Снеговик. Ну чисто снеговик.

Возле леденцово сияющих стеклянных дверей метро Громов попытался почиститься, но вышло не очень: облепившая пальто снежная каша подмерзла, превратилась в ледяные катышки и стряхиваться решительно не желала. Ладно, подумал он, само растает. Ледяные катышки действительно пропали уже через несколько минут, но намокшая верблюжья шерсть почему-то вдруг начала явственно припахивать псиной.

Ресторан именовался «Розовый фламинго». «Не просто к бифштексам, а к ма-аленьким бифштексам», – некстати вспомнилась реплика из «Понедельник начинается в субботу», которым они когда-то наперебой зачитывались. А может, и кстати. Не просто фламинго, а, ясен пень, розовый! Красота! Интерьер, собственно, соответствовал: дорого, пышно, два гигантских фламинго торчат, изображая вход в Царство Роскошных Трапез, да еще и дико розовые светильники там и сям понатыканы.

Ну насколько можно было видеть от входа. Дальше Матвея не пустили.

Встречавшая посетителей хостесса – в узеньком костюмчике, строгость которого призван был смягчить игриво обвивающий лилейную шейку розовый (ну еще бы!) платочек и розовые же туфельки, – вместо того чтобы с дежурной улыбкой поприветствовать

и сопроводить гостя, неуверенно подшагнув, перекрыла дверной проем. От подсвеченной розовыми трубками гардеробной стойки уже спешил на помощь рослый охранник.

– Меня ждут, – сообщил Матвей настолько сухо, насколько это было возможно в его насквозь промокшем состоянии. Снег, опять облепивший пальто, пока он бежал от метро к ресторану, подтаивая в струе установленной в дверях тепловой завесы, уже накапал возле хлюпающих ботинок несколько веселеньких лужиц.

– Вы… уверены? – Девушка пребывала в растерянности: с одной стороны, без фейсконтроля никак, а этот гость на клиента ну совсем не тянул, но если с другой, то они, клиенты, тоже всякие бывают. Пустишь такого – хлопот не оберешься, а вдруг не пустишь – может еще и хуже выйти. И сказал же – ждут его…

Окруженный золотыми завитками и зеркально сверкающим розовым мрамором, Громов в своем обвисшем верблюжьем пальто с зажатым под мышкой малахаем чувствовал себя… неловко. И какого черта, спрашивается, надумал сюда явиться? Но отступать было еще более… неловко. Стыдно, попросту говоря.

Решительно обогнув и девушку, и застывшего столбом охранника, он дошагал почти до арки, за которой расстилался собственно ресторанный зал, где за одним из столиков… Матвей прищурился… да, точно.

– Вон люди сидят, видите? Справа. Шестеро. Встреча выпускников у нас, понимаете? – Матвей попытался улыбнуться, но сам понял, что получилось не очень.

После некоторого раздумья, сопровождавшегося пощипыванием розового платочка на лилейной шейке, девушка смилостивилась:

– Хорошо, пойдемте, я вас провожу. Только ваши… ваше пальто позвольте в гардероб…

Стянув с плеч мокрое и какое-то даже как будто жеваное пальто, Громов почувствовал себя немного лучше. Правда, костюм, явно не рассчитанный на подобные испытания, тоже выглядел сомнительно. Купленная в ларьке у метро махровая гвоздика после пребывания под пальто смялась и торчала из нагрудного кармана скорее уныло, чем по-жениховски. М-да. Тот же товарищ Саахов, только уже после визита в комнату Нины, подумал Матвей. Только у Саахова гвоздика, кажется, на ухе висела. А так – да, вылитый «жених». Апельсиновое амбре пополам с запахом мокрой псины создавало поистине незабываемый аромат…

Может, развернуться и уйти?

Но суровый гардеробщик уже пристроил мокрого «верблюда» на плечики, разместил на торчащей сверху полочке малахай и расправил на специальной жердочке отцовский шарф, от которого тоже, кажется, пахло псиной.

Добродушные ароматы, что вываливались из ресторанного зала в сопровождении веселого стеклянно-фарфорово-металлического позвякивания, столкнувшись с колючим шерстяным амбре, вроде бы пасовали, замирая неуверенно: а точно ли мы – про вкусную еду и веселых людей? И сцепившиеся клювами фламинго поглядывали с высот своего роста как-то сурово: ты куда это, мужик? Тот, что возвышался справа, выглядел подобродушнее, глазом черным косил этак хитро и даже, кажется, подмигивал: да ладно, мужик, не дрейфь! Авось не пропадешь…