Маскарад на семь персон
Шрифт:
Зачем?!
Нет, ну вот, ей-богу, зачем ей туда идти? Что за надобность встречаться с полузабытыми, почти чужими и, по правде говоря, не слишком приятными людьми? Снисходительные взгляды ловить – ой, кто это у нас тут? А это наша серая мышка из норки выползла, как интересно! – так, что ли? Еще в школе так было, и в институте ничего не переменилось. Когда дочь сообщила о приглашении на встречу бывших одногруппников, в первый момент Ольга чуть не в панику ударилась – да что это, да зачем это, да нечего там делать… Паника была самая настоящая. Словно целая толпа старых знакомых ломится в двери, чтобы вытащить ее наружу, выволочь и силой отконвоировать на эту проклятую встречу, чтоб похихикать, поиздеваться – повеселиться,
Глупость, конечно. Никто не станет Олю куда-либо тащить, кому она нужна? Да никто и не заметит, если она не явится.
Но она знала, что пойдет. Будет мучиться от неловкости, краснеть некстати, молчать весь вечер «в тряпочку». Вот и молчи в тряпочку, говорили в школе тем, кто заведомо не мог возразить. Она никогда не умела противостоять таким нападкам. Даже не пыталась, не придумывала задним числом блестящих, язвительных, уничтожающих ответов – тех, что англичане именуют «лестничным юмором», поскольку при всей безупречной точности подобных реплик в голову они приходят уже на лестнице, за закрытой дверью. Хорошая мысля всегда приходит опосля, гласит уже русская народная мудрость. А в общем, одно и то же. Ольга же и «опосля» никогда ничего такого-эдакого не придумывала. Незачем и не хотелось. Ни разу. Пересидела в уголке, перетерпела – и ладно, прошло и прошло. О том, чтоб не «в уголке», и речи, разумеется, быть не могло…
И все-таки она пойдет.
Женская жертвенность – одна из величайших загадок мироздания. На любую Голгофу взойдут, если любимый попросит. Нередко, впрочем, восхождения совершаются и без всяких просьб – просто потому, что, раз есть Голгофа, должен же кто-то на нее всходить. Необъяснимо, но факт.
В ресторан Ольга приехала, когда собрались уже почти все. Она увидела их сразу. А они ее и не заметили. Действительно. Что им бледная фигурка в поношенном сереньком костюмчике. Им – красивым, ухоженным, явно и победительно преуспевающим. На каждом – маска хищника. Алла – лиса. Кристина и Игорь – львы. Стас – волк. Карен – медведь. Маскарад, но все как в жизни. И все такие гладкие, довольные – собрание баловней успеха. Кристина была посреди «собрания», как центр Вселенной – алое платье, голливудская улыбка. Прямо червонная королева. И, разумеется, на шпильках невероятной высоты – ноги, продуманно выставленные на всеобщее обозрение, демонстрировали обрамленную сверканием красного лака броских туфель изящную щиколотку. Эх, нужно было все-таки взять с собой что-нибудь, переобуться. В школе это называлось «вторая обувь». Не взяла. Вот иди теперь в заляпанных уличной жижей сапогах – уже на ресторанном крылечке Ольга попыталась как-то протереть их обувной губкой, да где там. Соль, или что там нынче дворники сыплют, впиталась в кожу, разукрасив сапоги веселенькими белесыми разводами.
Кристина уж, конечно, не преминет по этому поводу отпустить что-нибудь едкое, высокомерное – королева вечера, как иначе. Карен, с черной повязкой через глаз, хищно скалил зубы. Очень эффектно.
Оля шла в своих убогих сапогах к сверкающему приборами столу, и ей казалось, что идет она очень долго. Может, час, а может, год. Хотя тут было всего-то шагов двадцать.
Ольга подошла почти вплотную, когда взгляды «баловней» обратились наконец в ее сторону. В них мелькнуло сперва недоумение, потом узнавание… опять недоумение – зачем «это» здесь?.. По губам зазмеились улыбки разной степени принужденности.
– Привет, – слабо улыбнувшись всем сразу, Ольга пристроилась на краешек дивана.
– А ты совсем не изменилась, – странным тоном протянула Кристина.
Она еще в студенческие годы умела говорить, как будто выворачивая слова наизнанку: то, что должно было, по идее, звучать комплиментом, превращалось в ушат навоза – а за прошедшие годы «первая красавица фармакологии» отточила это умение до виртуозности. Ведь, казалось бы, сказано, что годы Ольге не повредили, любая женщина радовалась бы подобному комплименту. Вот только у Кристины это прозвучало чем-то вроде
Это она, Ольга, грязное сопливое существо, неотличимое от кучи мусора. Она вжалась поглубже в мягкий диван, ожидая новых нападок. Мальчики-то вряд ли начнут куражиться (хотя Игорек, чтоб Кристине потрафить, – может, ох, может), но вот Аллочка… не захочет ли и она присоединиться к триумфу Кристины? Покатаюся, поваляюся, Ивашкиного мясца поевши…
– Тебе, – Алла протянула маску овцы.
Ольга не стала спорить: так и должно было получиться. Овца среди собрания хищников.
К счастью, общее внимание привлекла появившаяся в зале странная фигура…
– Батюшки! – всплеснула прекрасными руками Кристина. – Громов?
Ольга прижала ко рту ладошку, с испугом осознав, что странная фигура – это действительно Громов. Она и сама не поняла, что ее напугало: ничего страшного в «фигуре» не было. Выглядел бывший однокашник скорее уж смешно. Даже жалко. В промокших ботинках, слишком светлом для зимы костюме с изрядно заляпанными брючинами и в довершение всего – в белой рубашке. Господи, разве можно белую рубашку под светлый костюм надевать? Да и костюм – где он такую древность откопал? К тому же гвоздика дурацкая из нагрудного кармана висит… Боже мой!
– Мотя! – радостно завопил Игорь. – Явился все-таки! А мы уж и не ждали! Прямо как на картине Репина. Ты что, через всю Москву пешком топал? В такую-то погодку, – Маликов зябко повел плечами, которые ладно облегал отлично пошитый оливково-серый пиджак. – Или боялся, что, если на такси потратишься, на оплату счета не хватит? Так я забашляю, разве мне для старого друга жалко? И такси для тебя оплачу, разве можно так здоровьем рисковать? У тебя же самые умные мозги из всего курса были, их беречь надо. А ты вон чего? Разве можно? Промерз небось как цуцик. А я как знал, в обратном порядке заказал, ну то есть все наоборот попросил принести, – он махнул в сторону стоявшей возле сырной тарелки бутылки. – Метрдотель чуть в обморок не упал: как можно, коньяк – не аперитив, его после обеда употребляют. Но правила ведь и существуют, чтобы их нарушать, разве нет? Вот я и настоял, как предчувствовал, честное слово! Так что давай коньячку, сразу согреешься, – радушие изливалось из Игоря не то что потоком – водопадом, в его дружелюбном сочувствии можно было утонуть. В буквальном смысле. – Или тебе водочки привычнее? – не удержался он от шпильки, впрочем, тут же прикрытой еще более широкой улыбкой: мол, я это не в упрек, я по-доброму, по-дружески, о ближнем забочусь изо всех сил. – А коньячок хороший, вполне французский, не то что разные всякие… так что давай-давай! Хоть попробуешь, что это такое. Да ты садись, что ты мнешься, как бедный родственник. Не стесняйся, все ж свои. Садись, сейчас горячее принесут…
Как бедный родственник, мысленно повторила Ольга. И она тоже – как бедная родственница. Сжалась в уголке дивана – чтоб поменьше стать, чтоб не глядели, не замечали…
«Розовым Фламинго» именовался не только сам ресторан, но и одно из фирменных блюд – буйабес, знаменитая средиземноморская рыбная похлебка, которой, по французской легенде, богиня любви Афродита ежедневно кормила своего Гефеста – должно быть, чтобы придать ему сил для более успешного исполнения супружеских обязанностей.
Заглавных «героев» в ресторане имелось три. Еще до пары четырехметровых «птичек», стоявших на страже за гардеробом, у входа в ресторанный зал, на крылечке заведения гостей встречал первый, самый высокий «фирменный знак». Склонив элегантно длинную шею, фламинго приподнимал крышку с гигантской супницы – видимо, с тем самым буйабесом. Из-под крышки вились изображавшие пар светящиеся трубки – розовые, разумеется. Прихотливо вьющиеся «струйки пара» выписывали название заведения и его фирменного блюда.