Маскарад со смертью
Шрифт:
Приняв гонорар и пожелав покоя разбуженной среди ночи семье, присяжный поверенный вышел на улицу и с наслаждением вдохнул свежий, слегка прохладный воздух.
Утро уже наступило, и птицы весело щебетали на ветках, наполняя окрестности веселым и беззаботным гамом. Солнце всходило за спинами добротных каменных купеческих особняков. Дворники в длинных фартуках подметали тротуары, а мимо них, со стороны близлежащих сел, друг за другом тянулись на базар скрипучие крестьянские подводы с молоком, мясом, спелыми фруктами и овощами. Проснувшись, богатый город чистился и умывался, чтобы радостно встретить первый день осени.
30
Сумерки
В задымленном помещении рюмочной, или «обжорки», как ее называли в простонародье, яблоку негде было упасть. Извозчики, поденные рабочие и лоточники, целый день торговавшие чужой снедью на Нижнем базаре, сидели на лавках за грубыми деревянными столами под цветными и не особенно чистыми скатертями. Над потолком чадили керосинки.
Половые носились взад и вперед, разнося требуху с огурцами, отварные потроха домашней птицы с кашей, знаменитые свиные сальники и фрикадельки, пропаренные в жиру с чесноком и красным перцем. Повсюду стоял неприятный запах прокисших позавчерашних щей. Он образовался из идущего с кухни пара от свежеприготовленных блюд и пахучего грошового вина, перемешанного со смрадом едкой махорки и затхлым духом подвальной плесени.
Гармонист в изрядном подпитии усердно тряс черными как смоль кудрями и сильными, совсем не музыкальными руками истово двигал меха гармошки, мало обращая внимания на музыку. Ему вторил нетрезвый балалаечник, который, раскачиваясь на табурете из стороны в сторону, выкрикивал слова малоприличной песни «Сарафанчик-расстеганчик»:
И в светлицу на рассветеВоротилась разодета,Разорвавши сарафан.Долго мать меня журилаИ до свадьбы запретилаВыходить за ворота.Так уж издавна отчего-то повелось, что на Нижнем базаре чаще всего собирались мелкие воришки, нечистые на руку перекупщики краденого и разного рода подпольные «абвокаты» – юристы-самоучки из числа бывших письмоводителей или недоучившихся студентов. Всего за один целковый они были готовы составить слезное прошение или «нацарапать» кляузу по просьбе любого малограмотного мужика. Для этих целей в «обжорке» имелось несколько отгороженных кабинок, закрытых от посторонних глаз. В одной из них находилось трое совершенно разных людей: молодой человек в очках, студенческого вида, бородатый кавказец с угрюмым лицом и господин лет пятидесяти, в серых брюках, сюртуке и белой сорочке с темным галстуком. На столе пузатился графин смирновской водки, нарезанный большими кусками адыгейский сыр, шашлык на деревянных палочках, свежие овощи, маринованный перец, чеснок и квашеная капуста с огурцами.
Немолодой господин изъяснялся тихо, стараясь не смотреть в глаза собеседникам:
– Адвоката надо убрать. Подбросьте завтра ему вот это письмо. – Он достал из внутреннего кармана запечатанный конверт и положил перед молодым человеком. – Там написано, что с ним хочет повидаться человек, который знает, кто убил Жиха. Но этот свидетель опасается мести и поэтому просит о тайной встрече: в полночь, на кладбище Успенской церкви у старого армянского склепа. – И, повернувшись в сторону бородача, добавил: – Это твой гость, Рамазан…
Человек кавказской наружности перестал есть, пристально посмотрел
– Э, сначала я этому щакалу глаза выколю, потом мэдленно ущи отрэжу, а рот паганый его вот этой трапка заткну. – Из кармана он вытащил грязный, в бурых пятнах носовой платок и, швырнув на стол, пояснил: – Он вибросил, а я подобрал. Тэпэр надо вэрнут… – Тавлоев, не моргая, смотрел на собеседника, у которого от его пристального и холодного взгляда невольно вздрогнула голова и, как у черепахи, сама втянулась в плечи. С едва заметной дрожью в голосе он проронил:
– Но это еще не все… Вечером следующего дня ты, Михаил, должен будешь сделать то, о чем мы с тобой условились. Не забудь – ровно в девять, ни раньше, ни позже. – Он замолчал и выудил из внутреннего кармана сюртука еще два конверта и, положив их на стол, добавил: – А это вам за работу: по пятьсот рубликов на брата.
Подождав, пока деньги исчезнут в карманах сообщников, господин позвонил в колокольчик, и тотчас неизвестно откуда появился услужливый половой с наведенной улыбкой, хитро-добродушными глазками и жирным лбом, перетянутым морщинами, словно нитками:
– Изволите десерт-с?
– Принеси-ка нам фруктов разных и бутылочку нашей мадеры, да побыстрей!
– Сию минуту…
И действительно, в мгновение ока появилась ваза с крупным розовым виноградом, желтыми спелыми персиками, абрикосами, яблоками и высокая бутыль с цветной этикеткой «Крымская мадера» товарищества «Токмакова и Молоткова».
– Ну, а теперь о главном. В следующую среду из Ставрополя в Благодарный повезут крупную сумму для строительства уездной больницы. Особой охраны, кроме двух фельдъегерей, не будет. Карета выедет утром, а вечером того же дня где-то в районе моста через Сухую Буйволу вы должны их подкараулить и…
– Это нам рэшат, где лютче их встрэтить, – глядя исподлобья, недовольно проговорил Рваный.
– Не горячись, Рамазан. – Евсеев опустил руку на плечо товарища, остудив пыл.
– Ну, мне пора, а вы посидите еще. Полагаю, мы обо всем договорились. – Человек в сером сюртуке оставил на столе десять рублей, что было явно излишним, и быстро покинул помещение. От всей его поспешности сквозило нервозностью и какой-то опаской.
Со стороны было хорошо заметно, что общение с этими людьми его тяготило и угнетало, заставляя сожалеть о том дне, когда шальная мысль о легких деньгах нежданно-негаданно пришла к нему в голову и, превратившись в самоцель, осталась там навсегда. «Именно сейчас наступает заключительная стадия плана… Но этот присяжный поверенный слишком глубоко копает и, кажется, о чем-то догадывается… Слава богу, жить ему осталось немного и уже завтрашней ночью он отправится в гости к толстяку Соломону», – успокаивал себя солидный господин.
Странный прохожий шел вверх по Николаевскому проспекту и, погруженный в собственные раздумья, то хмурился, то улыбался. От резкого звука он внезапно вздрогнул и перекрестился: с главного колокола губернии слетел Божий звон и покатился вниз по улицам и переулкам, заполняя собой все пространство многотысячного хлебосольного города. «Надо будет попросить у Господа прощения», – подумал человек и свернул к кафедральному собору.
– Одари копеечкой, барин, судьбу расскажу. – Завидев одинокого мужчину, сидевшая на ступеньках старая цыганка встрепенулась и живо подбежала в надежде заработать.