Маскавская Мекка
Шрифт:
Он открыл глаза и увидел луну. Луна качалась в темных облаках.
— Ну? — спросила луна. — Очухался?
Бабец тупо смотрел на нее. Луна была длинная, вытянутая — огурец, а не луна.
— Рикошетом шмальнуло, — послышался другой голос. — Свезло Бабцу. Если б в лобешник — капец.
Он скосил глаза — но ничего не увидел. Попробовал повернуть голову, чтобы взглянуть на говорящего.
— Брось, — возразила луна. — Его из пушки не убить. Здоров как бык.
— Да ладно — из пушки! Говорю тебе: поперло.
Бабец голову все-таки повернул. Но не разглядел.
— Что ты гонишь? — хотел спросить он сам не зная у кого. — Кому капец?
Но выговорил только: хр-р-р-р-р.
— Во, захрюкал, — сказала луна. — Ишь, башкой-то мотает. Давай, давай. Оживай. Нечего.
Бабец уже понял: это Фитиль. Длинная белая рожа.
Язык во рту был — как говяжий.
— Да я ны… ны-ы-ичего, — кое-как выговорил он. — Ны… ны-ы-ормалек.
Подтянул ноги. Мурашки бегали по всему телу.
— Ожил, — удовлетворенно заметил Фитиль. — Пошли тогда, там тебя спрашивают.
— Кто?
Кислая слюна заливала рот. Бабец с усилием сплюнул. Повисла, сволочь, на подбородке. Утерся.
— Конь в пальто, — сказал Фитиль. — Вставай, герой.
Бабец попробовал руками. Руки шевелились. Но так, будто их только что слепили из пластилина.
— Ух, мля…
Сел. Стена поехала вправо… влево… устаканилась.
— Чего? — спросил он, часто моргая и переводя взгляд с одного на другого. — А?
Осторожно потрогал. Голова замотана какой-то тряпкой.
— Все путем, — сказал Фитиль. — Загасили пеньков. С твоей помощью. Короче, не разлеживайся. Дел полно.
Бабец оглянулся. Дым густо валил откуда-то справа.
— Ага, — сказал он, морщась. — Ну ладно… пошли.
Фитиль шагал впереди. Бабец тащился следом. Площадь была пуста. Только тряпичные бугры. Кобровцев можно было узнать по форме. Много. Особенно здесь, у самого портала. Чад. Тени.
— А каски? — спросил он, приглядываясь.
— Что? — Фитиль оглянулся. — Ты прибавь шагу, прибавь. Тащимся…
— Почему без касок-то? — повторил Бабец.
— Ребята поснимали, — Фитиль пожал плечами. — А что, удобно… твердая. Нравится работка?
— А?
— Говорю, работка-то твоя, — как, говорю, нравится?
— Моя? — переспросил Бабец, озираясь.
Язык едва ворочался. Голова гудела. Сейчас бы лечь… Погулял — и в тряпки.
— А?
— Что ты все акаешь! С первого раза не доходит? Подожди, сказал.
Даже разозлиться не было сил. Он глядел в спину Фитилю. Фитиль шагал к черному «форду-саладину». Бабец потоптался. Потом с кряхтением сел на брусчатку.
Огни двоились… троились… радужно мерцали. Зажмурился. Но и там, под веками, то же самое — огни… мерцание… Опять накатила тошнота, и он помотал головой, разлепляя веки.
— А?
— Хрен на!.. Иди сюда, говорю!
Бабец поднялся, побрел к машине. Нет, дурь все же понемногу отступала. Кто это недавно говорил: если бы прямой, точно капец. Фитиль, что ли? Нет, не Фитиль… Не мог вспомнить. Или почудилось?
— Вот, Василь Васильич, — отрывисто и напряженно говорил Фитиль, одновременно корча Бабцу рожи и подгоняя его отмашками ладони. — Владимир Бабенко. Достойный сын, так сказать. Благодаря вашему… э-э-э… успешному руководству. Проник в подземный гараж, вывел грузовик и таранил ворота. Благодаря чему, так сказать… самоотверженность и геройство.
— Так шо ж, — отвечал басовитый голос с заднего сиденья. — Разве таких остановить? Нет, не остановить. Как остановить, когда они прут прямо из народной гущи. В годину испытаний. Почему? Потомушо народная гуща есть неисчерпаемый кладезь народных самородков. Почему? Потомушо сколько ни черпай из народной гущи, а она… так где же?
— Вот, вот! — Фитиль потянул Бабца за рукав.
— Ну-ка, ну-ка, дай глянуть, герой!
Бабец послушно наклонился, встретившись глазами с глазами вольготно сидевшего на заднем сидении.
— А шо не весел? — пробасил тот насмешливо. — Ну-ка! Взвейтесь соколы орлами! Почему? Потомушо сейчас, как никогда, нужна нам боевая бодрость! Свежий дух. Верно?
— Да его маленько шибануло, — извиняющимся тоном сказал Фитиль. Так-то он боевой парень… лучше и не подходи.
— Боевой, стало быть, самородок? Вот так, Сидорук! В годину суровых испытаний народ способен на все! Его этому не учили. Сам до всего дошел! Почему? Потомушо в годину суровых испытаний…
— Что это не учили, — буркнул Бабец. — Еще как, мля, учили…
Фитиль незаметно сунул ему в бок локтем.
— Вот я щас руками-то кому-то помашу, — недобро пробормотал Володька.
Голова, слава богу, с каждой секундой яснела.
— Так, так, — заинтересовался Василий Васильевич. — Где учили?
— Ну где, мля… Где служил. Дважды Ордена Красного знамени и ордена Хызра двести вторая воздушно-десантная Исламабадская.
Повисла пауза.
— Сидору-у-у-ук! — напевно протянул вдруг человек на заднем сидении. А шо ж ты мне лепишь? Нету, нету! Как же нету! Вот же тебе же живой же командир третьего батальона! Вот же он! Герой! Профессионал! А ну, товарищ Бабенко, полезайте сюда! Потомушо шо ж мы как чужие! Дел-то у нас невпроворот, товарищ Бабенко! У-у-у-у, товарищ Бабенко. Мы с вами такие дела завернем!.. Полезайте, полезайте!
— Есть, — хмуро сказал Бабец. — Слушаюсь.
И зачем-то оглянулся напоследок.
Голопольск, пятница. Ударники
Окна строительного управления вспыхнули примерно в половине третьего.
Олег Митрофанович сидел в кресле и беспрестанно курил, осыпая стол пеплом. Глаза слезились, и он то и дело сморщивался, как если бы у него болели зубы.
В результате недолгих словопрений между ним и главным инженером Дмитрием Павловичем концепция проекта была сформирована, и теперь Дмитрий Павлович набрасывал черновичок.