Масонство и глобализм. Невидимая империя
Шрифт:
Сведения о разразившейся в Париже революции довершили дело. Приговорив Радищева к ссылке, императрица распорядилась арестовать Новикова. Граф Н. Панин, дипломат, вернувшийся из Швеции и назначенный воспитателем Павла I, был отстранен от должности. Стало известно, что еще при жизни царицы он величал наследника «державнейшим императором».
В указе от 1 августа 1792 года Екатерина II перечисляла обвинения, которые предъявлялись главным образом Новикову: «1) Они делали тайные сборища, имели в оных храмы, престолы, жертвенники; ужасные совершались там клятвы с целованием креста и Евангелия, которыми обязывались и обманщики и обманутые вечною верностью и повиновением ордену Златорозового креста с тем, чтобы никому не открывать тайны ордена, и если бы правительство стало сего требовать, то, храня оную, претерпевать мучение и казни… 2) Мимо законной, Богом учрежденной власти, дерзнули они подчинить себя герцогу Брауншвейгскому, отдав себя в его покровительство и зависимость… 3)
66
Незеленов А. Цит. соч. С. 360.
Явив «милость», императрица заменила смертную казнь Новикову заключением в Шлиссельбургскую крепость на 15 лет.
Интересно, что помимо шведско-прусской сети для «уловления» Павла I была заброшена и французская. Об этом рассказал в своей работе Г. Вернадский. Действовала она через супругу цесаревича Марию Федоровну, родившуюся в Этюпе (она прибыла оттуда в 1776 г.) и воспитанную на идеях Руссо. Еще до ее переезда в Россию в Южной Франции для «обслуживания» семьи наследника была создана особая масонская структура. Около 1766 года в Авиньоне и Монпелье образовали с участием немцев и шведов «Академию истинных масонов». Затем ее окрестили «Русско-шведской академией». Ее наставниками стали шведский мистик Сведенборг, бывший советник шведского короля Карла XII, французы Виллермоз и Сен-Мартен, высокопоставленные руководители французского масонства. Причем интриги плелись ими согласованно с Берлином. Герцог Брауншвейгский лично направлял в Южную Францию русских масонов на выучку в эту Академию, а послом при авиньонском центре почти постоянно был адмирал С. Плещеев. В 1789 году, когда свершилась французская революция, передавшая верховную власть выходцам из масонских лож, авиньонский центр переименовал себя, назвавшись мистическим обществом «народа Божия» или «нового Израиля». Возглавлял его в качестве условного «царя» граф Грабянка. Мистик и друг алхимиков, он потерял свое состояние, оплачивая их попытки «делать золото». Правда, Грабянка мечтал сделаться и реальным монархом — королем польским, учитывая свое польское происхождение. В России был создан филиал того же наименования. Последователем Грабянки здесь оказался А. Лабзин, издатель «Сионского вестника».
Екатерина не могла не видеть маневров вокруг наследника. Она вывела из строя главных игроков. Остальные руководители масонства отделались испугом, некоторые, как Н. Трубецкой, были вынуждены выехать в свои имения и во всяком случае на несколько лет прекратить свою деятельность. Баженов попал в опалу. Выстроенный им прекрасный дворцовый комплекс в Царицыне, под Москвой, был раскритикован императрицей (он был обильно украшен масонской символикой и оттого обречен на длительное забвение). Увы, и сам И. Елагин участвовал вместе с В. Баженовым в «уловлении» персоны будущего царя, правда, руководствуясь достохвальными мотивами — страной должен править «святой царь» Но следует отдать ему должное — его заботили «розенкрейцерские» игры Коловиона и его окружения. «Не сущее ли сие учение истребленного иезуитского ордена? — вопрошал он. — В нем сказуется безпредельная, но скрытая от знания братьев власть…»
В 1796 году Екатерина II умерла, и Павел I вступил на престол. Новиков был сразу освобожден и приглашен ко двору, но предпочел после всего пережитого выехать в родовое имение Авдотьино под Москвой. Одной из причин была неуверенность в том, как Павел поведет себя в дальнейшем. Пережив из-за контактов с масонами унижения, он мог перенести часть вины за них на «братьев», особенно учитывая психическую неустойчивость, характерную для нового императора, в действиях которого вполне здравые и проникнутые заботой о подданных и нелюбовью к бездельникам — дворянам действия перемежались с труднообъяснимыми распоряжениями.
Некоторые историки приписывают Павлу I отрицательное в целом отношение к масонству. Было ли так на самом деле? В окружении нового императора по-прежнему находились близкие ему масоны. Сохранились его «масонские» портреты на фоне столь любимой масонами статуи богини Астреи. Позировал на них Павел в одеянии гроссмейстера Мальтийского ордена, главой которого он согласился стать. Православного императора не очень смущало, что орден этот — католический. Он всерьез воспринял свои задачи по защите ордена против Наполеона, покусившегося на Мальту. Послал для защиты Мальты и Италии от Франции А. Суворова и Ф. Ушакова. А что касается католичества, то велел в России создать православный вариант мальтийства.
Масонское «тамплиерство», которое увлекало его, как известно, считало, что ведет свое происхождение от Мальтийского ордена. (Масонство, объединяющее первые три степени «каменщиков» — учеников, подмастерьев и мастеров, называется «иоаннитским» в честь ордена рыцарей Св. Иоанна (Крестителя), основанного в Иерусалиме в годы крестовых походов; впоследствии стал Мальтийским орденом.)
По масонским легендам, масоны слились с орденом в эпоху крестовых походов. Павел рассматривал свое «гроссмейстерство» как по существу масонское. Такое совмещение представлений отразилось и на портретах императора с масонской символикой. Масонские наставления, связывающие источники премудрости и могущества «каменщиков» с Востоком, видимо, побудили его отдать приказ о походе атамана Платова на Индию. Этой затее был положен конец его смертью. В 1801 году заговорщики убили Павла и возвели на престол его сына Александра I.
Официально масонские ложи оставались закрытыми и в царствование Павла I, хотя он и повелел вернуть из заточения лиц, сосланных за масонскую деятельность Екатериной II.
Новый император Александр I благоволил масонам. Масонство, в свою очередь, приняло консервативный, верноподданический облик Эволюцию от просвещения к мистике и консервативным взглядам отмечал еще у Новикова Г. В. Плеханов. «Это была целая трагедия, — писал Плеханов в «Истории русской общественной мысли». — Найдя нравственное успокоение в мистике, Новиков вложил всю свою редкую энергию в проповедь «философии», ставившей смерть выше жизни… Он громко и восторженно пел замогильную песню, а более или менее образованные разночинцы с удовольствием слушали ее и дружным хором подхватывали ее кладбищенский припев. Трагедия, которую мы видим здесь, была трагедией не отдельных лиц, а целого общественного строя. Настроение, овладевшее Новиковым, оказалось соответствующим настроению весьма значительной части европеизованного «мещанства». Выступление нашего разночинца на арену общественной деятельности совершалось теперь под знаменем духовной реакции против передовых идей XVIII столетия». [67]
67
Плеханов Г. В. Соч. М.—Л., 1925. Т. XXII. С. 326, 327
На самом деле в среде русских масонов стали обнаруживаться все большие расхождения. На одних самым решительным образом повлиял шок от французской революции, казни монархов, распространение французской философии, в которой без труда угадывалась антихристианская направленность и антимонархизм. Один из видных «розенкрейцеров» И. Лопухин под впечатлением французской «буйной свободы», направленной против «единовластия», писал: «О страна несчастия! Коль ужасное позорище превратов и бедствий ты являешь! Добродетель вменяется в порок, и святые законы чистоты ея почитаются вымыслом суеверия… Дерзость, бесстыдство, лютость паче зверской, и жало сатанинского остроумия составляют качество сонмища мучителей, весь народ мерзостью своей печатлеющего…Терзают свою утробу, реками льют кровь свою и ею упиваются». Проповеди социального равенства его и многих русских масонов, являвшимися владельцами крепостных крестьян, пугали не на шутку. И. Лопухин особо защищал «строгую иерархию подчиненности» и в сочинении 1794 года возглашал: «Все вопиет нам о естественности неравенства».
И даже А. Кутузов, переводчик Юнга и Клопштока, посланный «розенкрейцерами» для связи с западными масонами в Берлин, друг Радищева, резко разошелся с ним во взглядах на религию и власть. «Смело можно сказать, — заключал он в одном письме, — что из среды нас не выйдет никогда Мирабо и ему подобные чудовища. Христианин и возмутитель против власти, от Бога установленныя, есть совершенное противоречие». (Как не вспомнить стихи Дениса Давыдова о том, как путались в голове русских масонов барство и словоизлияния о свободах: «А глядишь, наш Мирабо старого Гаврилу за измятое жабо хлещет в ус и рыло».)
Впрочем творчество отечественных масонов иногда ударялось в такие утопии, которые могли присниться только Орвеллу с его «Скотным двором». Князь Щербатов например, предлагал Павлу I в сочинении «Путешествие в землю офирскую» такой образчик регламентации, отдающей духом военного коммунизма:
«Контроль государства проводится при помощи нравственно очищенных офицеров, санскреев или благочинных… Все так рассчитано, что каждому положены правила, как ему жить, какое носить платье, сколько иметь пространный дом, сколько иметь служителей, по скольку блюд на столе, какие напитки, даже содержание скота, дров и освещения положено в цену: дается посуда из казны по чинам, единым жестяная, другим глиняная, а первоклассным серебряная… Нет ни богатства, ни убожества. «Хлеб распределяют государственные житницы, агропункты отпускают семена». Кое-что из этих рекомендаций Павел попытался воплотить в виде военных поселений.