Масштабные ребята
Шрифт:
После обеда Пал Палыч нарочно задержался в столовой и вышел вместе со мной последним. Кто на кого первый посмотрел, я не помню — я на Пал Палыча или Пал Палыч, на меня.
— Ну что? — спросил меня Пал Палыч взглядом.
— Да так себе, ничего…
Но Пал Палыч уже не отступал от меня, смотрел на меня в упор и спрашивал:
— Кончим молчанку, Квасницкий, или не кончим?
У меня не было другого выхода — или подойти к Пал Палычу или тут же бежать от него, куда глаза глядят.
Случилось то, чего ждал Пал Палыч
— Пал Палыч, мне нужно с вами серьезно поговорить…
Когда человек начинает какое-нибудь дело, он надеется на самое лучшее. Я думал, все будет так: Пал Палыч возьмет меня за плечо и скажет:
— Пойдем, Коля. Сейчас мы с тобой всё утрясем. Ты только не волнуйся. Идеальных людей на свете нет.
Возможно, я что-то не рассчитал или Пал Палыч был не в духе, но разговор у нас получился совсем другой. Собственно, и разговора не было. Пал Палыч вынул из кармашка часы на медной цепочке, щелкнул крышкой и сказал:
— Приходи ко мне через час в палатку.
Пролетел в раздумьях и тревогах час, и я пошел к Пал Палычу. Я уже говорил, что где-то в середине меня жили рядышком трусость и легкомыслие. Легкомыслие толкнуло меня на разговор с Пал Палычем. Теперь оно стояло в сторонке, смотрело на черную горбатенькую трусость и ехидно хихикало.
— Иди, иди. Посмотрим, что из этого выйдет.
Я тихонько постучал в дверь и вошел в палатку. Пал Палыч сидел возле стола и переписывал что-то из толстой, мрачной на вид книги.
— Садись, — сказал Пал Палыч, — я сейчас.
Я сел на скамейку и краешком глаза посмотрел на книжку. Это было «Штукатурное дело», по которому преподавал теорию инструктор Ваня.
Неужели Пал Палыч тоже хочет получить разряд?
Пал Палыч продолжал писать. Он был высокий и поэтому горбился и чувствовал себя неловко за столом. Видимо, поэтому, он всегда стоял в классе возле окошка или ходил взад-вперед около доски.
Пал Палыч родился на Украине. Где-то в селе возле Днепра жили и теперь его брат и сестра. Два года назад Пал Палыч получил от них письмо, затосковал и решил навсегда уехать на родину.
К дому Пал Палыча пригнали две упряжки. Одну для чемоданов и книжек, а другую для него самого. Никто не объявил, когда уедет Пал Палыч, но проститься с ним пришел весь класс. Пал Палыч вышел из дому в своей огромной дохе и таких же огромных рукавицах. Он увидел нас и вдруг тяжело, будто провинился в чем-то, опустил голову. Он долго стоял вот так, а потом махнул рукой и сказал:
— Ребята, помогите мне внести обратно чемоданы…
Пал Палыч окончил писать и посмотрел на меня внимательно, чуточку прищуренными глазами.
— Рассказывай, я слушаю.
Я
— Пал Палыч, — сказал я, — Ленька не виноват. Шестеренку разбил я.
На лице Пал Палыча не дрогнула ни одна жилка. Я подумал, что Пал Палыч не расслышал или не понял меня, и снова сказал:
— Пал Палыч, это я разбил шестеренку!
— Я знаю, что разбил ты, — сказал Пал Палыч. — Что дальше?
Я ошалело глянул на Пал Палыча. Пал Палыч, видимо, понял меня без слов.
— Зря сомневаешься, — сказал он. — Про вора и шапку, надеюсь, слышал?
— Слышал, — неохотно ответил я. — Разве на мне шапка горела?
— Горе-е-е-ла! — убежденно и, по-моему, даже с какой-то радостью сказал Пал Палыч. — Я, Квасницкий, все помню — как песни ни с того ни с сего пел, как добавку у повара просил. Ведь ты же не хотел есть. Правда?
Я помалкивал.
Пал Палыч ничего не спросил меня про мой побег. Очевидно, он провел прямую линию между шестерней и побегом, решил, что я испугался разоблачения и поэтому дал стрекача.
Мне было неприятно, что Пал Палыч такого невысоко мнения обо мне, но я все-таки помалкивал. Придет время и Пал Палыч сам узнает, какой я есть на самом деле.
Пал Палыч разделал меня под орех. Мне даже самому стало противно смотреть на портрет, который он нарисовал. Может, я и в самом деле закрываю глаза на свои недостатки?
— Пал Палыч, — сказал я. — Я виноват. Пускай меня проработают на сборе и разрисуют в стенгазете. Я не возражаю.
— Нет, Квасницкий, это не годится. Я уже думал… Ребята тебя не простят. Не могу я им сказать: «Дружите с Колей Квасницким. Он хороший мальчик». Они не слепые. Сами видят…
Пал Палыч открыл «Штукатурное дело», согнул над столом свои широкие сутулые плечи. Я прекрасно видел — Пал Палыч смотрит в книжку просто так. Когда читают, зрачки еле заметно бегают вправо и влево.
Я подождал еще немножко и спросил:
— Что же мне делать, Пал Палыч?
Пал Палыч оторвался от книжки.
— Не знаю, Квасницкий. Сам нашкодил, сам и думай. Я тебе ничего посоветовать не могу.
Никто еще не обижал меня так, как Пал Палыч. У меня закололо в носу и противно задрожали губы. Я отвернулся от Пал Палыча, чтобы он не видел моих слез.
Пал Палыч с шумом отодвинул табуретку и поднялся.
— Ты, Квасницкий, слез не разводи, нечего, — сказал он. — Мужчина все-таки…
Выждал минутку, и потом подошел ко мне и крепко взял за плечи.
— Вот что, Коля, иди к Лене Курину и все ему расскажи…
— Мне к Леньке идти нечего, — сквозь слезы сказал я. — Мне вообще идти некуда.
— Глупости, — сказал Пал Палыч. — Леня за тебя пострадал, пускай он тебя и судит. Иди, иди. Он парень хороший. Договоритесь до чего-нибудь…