Масштабные ребята
Шрифт:
Я вышел за дверь еще больше подавленный и пришибленный своим горем.
Нет, к Леньке Курину я не пойду. Ни за что!
Письмо государственной важности
Слово «соревнование» я услышал и запомнил давно, когда еще только пошел в первый класс.
В поселке на углу Большой и Малой Садовой висел на столбе репродуктор. Утром он кричал мне издали уверенным, чуточку хриплым после сна голосом:
— Доброе утро!
Я отвечал:
— Доброе утро! Я уже встал. Я иду в школу!
Если
Репродуктор рассказывал мне по дороге новости. О том, как работают углекопы, как валят деревья лесорубы и соревнуются сталевары. Видимо, слово «соревнование» было самое главное и самое важное в жизни человека. С ним начиналось утро и заканчивался большой хлопотливый день. Люди узнавали, что они сделали за этот день, и только тогда говорили друг другу — «спокойной ночи!»
Я спрашивал свою маму, почему все соревнуются и только мы, мальчишки, стоим в стороне и чего-то ждем. Мама улыбнулась:
— Учись на пятерки и можешь считать, что ты соревнуешься.
И все-таки один раз я соревновался совсем по-настоящему, как взрослые. У папы был день рождения, и мы пригласили много гостей. Мама затеяла шанежки с картошкой. Она поставила на пол две кастрюли, выволокла из закутка мешок с картошкой и сказала:
— А ну, давай соревноваться, кто быстрей!
И тут у нас пошло! Картофелины одна за другой летели в кастрюлю. Даже носа некогда вытереть. Шмыгнешь — и снова за дело. Я порезал палец, но работу не бросил. Пока будешь возиться с бинтами и зеленкой, упустишь все на свете.
Я закончил дело первым. Мама посмотрела на полную с горкой кастрюлю и с завистью сказала:
— Признаю. Ты победил. Только очистки у тебя очень толстые. Если будем так соревноваться, картошки до весны не хватит.
Но так или иначе, я чувствовал себя победителем без скидки. Я не мог знать и предвидеть всего, потому что соревновался первый раз в жизни.
Теперь слово «соревнование» снова вошло в мою жизнь. Мы будем соревноваться с седьмым-б по-боевому, по-мужски, а это, как хотите, совсем не шутка и не пустяк.
К месту боя нас привел прораб Афанасьев. Он растолковал, где работать, какой раствор брать в первую очередь и попутно извинился за прошлые дела.
Старшиной у нас по-прежнему остался Ваня, а Пал Палыч сказал, что он тоже ученик и будет работать вместе со всеми. Из-за этого завязался целый спор. Ребята из седьмого-б тащили Пал Палыча к себе, а мы не отдавали, потому что Пал Палыч наш.
Спор, который мог в любую минуту дойти до драки, прекратил сам Пал Палыч. Он сказал, что болеет одинаково за всех и поэтому один день будет работать у нас, а другой — у них.
Каждому классу дали штукатурить свой дом и каждому штукатуру свою стенку. Мне достался второй этаж. Кроме меня, тут была вся наша капелла — Ира-большая, Ира-маленькая и Манич. Леньке и Пал Палычу, который так же, как мы, был штукатуром и учеником,
Мы не теряли ни одной минуты. Каждому хотелось показать, на что он способен, и утереть нос седьмому-б. Я в успехе не сомневался. Седьмой-а всегда был и останется седьмым-а.
Был у меня и свой личный план — обставить Леньку Курина. В коридорчике, возле комнаты, где работал Ленька, стоял бачок с водой. Через каждые полчаса я бегал туда и смотрел, как работает Ленька. В животе у меня было сплошное наводнение. Но что я мог сделать? Не бегать же в коридорчик просто так…
Похоже, Ленька меня немножко опередил. Это было потому, что работал я не так, как некоторые другие, и нажимал на качество. Урок, который мама задала мне с картошкой, не пропал зря. Стоило посмотреть на мою гладкую, без единой морщинки штукатурку, и все сразу было ясно.
Штукатурка стен — дело тонкое и хитрое. Сначала надо было бросить в ячейки из мягких полосок драни жидкий раствор, смочить каждую щелочку и впадинку. Это называется обрызг. После обрызга на стену кладут густой, вязкий слой раствора — грунт и уже потом, когда ячейки полным-полнехоньки, будто пчелиные соты, начинают накрывку. Накрыл стену тонкой гладкой пленочкой, затем полутеркой — и порядок!
Я штукатурил свою стену и представлял, как будет здесь, когда в дом придут первые новоселы. Там, где работает Манич, они поставят кровать, там, где Ира-маленькая — книжную полку, а вот тут, возле меня, — тумбочку с белым кувшином для цветов. Это будет уже совсем скоро. В комнату с чемоданами в руках войдет мужчина в сереньком простом пиджачке, женщина с узелком и белокурая девчонка с куклой, завернутой в белую тряпочку. И вмиг комната станет еще красивее и пригожей. Штукатурка не даст ни одной трещины, ни одной вмятины, потому что клал ее и затирал полутеркой не кто-нибудь, а настоящий штукатур!
Настало время обеда. Уже давно простучали по сходням каблуки ребят, а я никак не мог оторваться от работы. Еще немножко — и я перегоню Леньку. Когда я в последний раз бегал пить воду, я видел, что у Леньки было заштукатурено чуточку больше, чем у меня.
Глядя на меня, работали Ира-большая и Ира-маленькая. Манич не решался уходить один и топтался у порога, как конь.
Снизу послышались крики.
— Эй, Квасницкий, где ты?
Я положил сокол на ящик с раствором и пошел строиться. По дороге я еще раз заглянул в Ленькину комнату. Ленька наштукатурил больше, чем я, но хуже. Это было видно с первого взгляда.
Мысль, что Ленька временно победил меня, не давала мне покоя ни в столовой, ни в палатке, когда наступил тихий послеобеденный час. Я лежал на кровати и злился.
Ребята поворочались немножко и начали засыпать. То в одном месте, то в другом слышался бодрый самоуверенный храп. По-видимому, уснул и Ленька. Я спустил ноги с кровати, нащупал ногой тапочки. Если я сейчас выйду, никто мне ничего не скажет. У человека даже во время тихого часа могут быть свои личные дела. От этого не застрахован никто.