Мастер Альба
Шрифт:
Утром Португалец увёз тела двух разбойников к дальнему бору. Там он выбрал поляну пошире, навалил кучу веток и толстых сучьев, втащил незваных гостей наверх и поджёг ветки. “Некогда вам яму копать”, – шептал он, крестясь, – “некогда”.
Когда он приплыл обратно, жизнь на острове текла так, словно ничего не случилось.
– А нас больше не придут пугать? – спросила старшая дочь.
– Нет, милая. Не придут.
– Ты далеко их прогнал?
– Очень далеко. Очень.
Португалец вошёл в дом, обнял прильнувшую к нему Абигаль.
– Видишь, – клинок оставил? Значит, вернётся.
– Но куда он мог уйти? Для чего? Может, был ранен – и умер?
– Не думаю. Он унёс мой сачок для рыбы. Значит, имеет какую-то цель.
Мальчишка вернулся через неделю. Ночью. Так, что его никто не видел. Проснувшиеся утром обитатели острова отперли дверь, вышли – и обнаружили лежащий на лавке сачок. Здесь же лежал мокрый, измазанный тиной узел из их домашнего полотна. Португалец развернул его. Внутри были золотой женский браслет, несколько мешочков с золотыми монетами и два больших, из золота с серебром, канделябра.
– Больше мы его не увидим, – потерянным голосом сказал Португалец. – Если он и вернётся – то очень не скоро.
– Почему?! – вскинула на него горестные глаза Абигаль.
– Его клинок исчез.
История эта имела ещё одно мало кому известное продолжение. Мельник и его сын сидели за громадным обеденным столом, ждали, когда кухарка подаст ужин. Вдруг отворилась дверь и вошёл Португалец. Лицо его было закаменевшим. Руку его оттягивал книзу мешок с чем-то тяжёлым. Сын мельника задохнулся, побагровел. Рот его стал раскрываться, как у выброшенной на берег рыбы. Португалец подошёл к столу, приподнял мешок и с грохотом вывалил на дубовые доски нож, топор и кистень. Сложил пустой мешок аккуратно, сунул его под мышку, повернулся и вышел.
– Ч-что это з-значит? – заикаясь, спросил чего-то вдруг испугавшийся мельник.
Но сын вместо ответа сгрёб железо в обе руки и утащил страшную ношу на мельницу. После этого он сел за стол и всю ночь не переставая пил вино – из кувшинов через край. Под утро он взял зажжённую лампу и, шатаясь, пошёл на мельницу – ещё раз проверить, надёжно ли спрятаны разбойничьи инструменты. Здесь он уронил лампу в солому – и сбить огонь не сумел. Хотел убежать, но пьяные ноги не подчинились. А мельницу потушить не смогли.
РАЗГОВОР НА КОРМЕ
Йорге умолк. Бэнсон долго стоял у фальшборта, изредка покачивая головой.
– Разве это возможно, мастер? – спросил он после длительного молчания.
– Что именно? – поинтересовался старик.
– Чтобы мальчик в четырнадцать лет один убил троих взрослых мужчин.
– Тебе это кажется невероятным? Но вот скажи, сколько лет, по-твоему, должно быть человеку, который написал огромный музыкальный труд, – оперу, например? Да сам же её и исполнил?
– Лет тридцать и больше.
– А если он – малыш, четырёх лет от роду?
– Невозможно, мастер. Исключено.
– Вот как? Будет возможность, добрый мой Бэнсон, съезди в город Вену, что в Австрии. Там живёт мальчик по имени Вольфганг Моцарт. Всемирно знаменитый мастер музыки, гений. Ему сейчас одиннадцать лет. А свою первую оперу он написал семь лет назад, когда ему было четыре. Уместно вспомнить слова твоего великого соотечественника Вильяма Шекспира: “Есть многое на свете, друг Горацио, что и не снилось нашим мудрецам”.
Бэнсон развернулся спиной к ветру, поднял воротник куртки, задумался.
– Но, – недоумевающе спросил он после некоторого молчания, – получается, что некоторые люди – не очень-то люди?
– Неожиданная мысль, да? – довольно веселым голосом отозвался мастер Йорге. – И опасная! Такие мысли святые отцы называют ересью и отправляют за них на костёр. А перед этим ломают кости у еретика – добиваясь истины , то есть признания в ереси. А истина проста и понятна. В нашем мире рождаются люди, наделённые, по сравнению с остальными, необычными силами. Каждый из них имеет некую важную миссию. По сути, они являются посланниками – кто-то светлого мира, кто-то тёмного. Вся история человечества, Бэнсон, есть картина борьбы двух этих миров. Вот доброта и любовь, – а вот ненависть и жажда крови. Вот верность, – а вот предательство. Трусости противостоит смелость, а подлости – благородство. И если в наш мир приходят мракобесы вроде отцов инквизиции, то им обязательно противостоят посланники Света.
– Как этот вот маленький Моцарт? – взволнованно предположил Бэнсон.
– Да, например, – Моцарт.
– А патеру Люпусу противостоит мастер Альба?
– Именно. Ты знаешь, почему всех злодеев одолевает вечный, неисчезающий страх? Потому, что на всякого патера Люпуса есть свой мастер Альба.
– И Альба – тоже посланник?
– На первый взгляд это так. Только мне кажется, что Альба – обычный человек, не наделённый миссией и грозной силой. Это злые люди и обстоятельства сделали Альбу гением убийства. Но вот его выбор, его однажды принятое решение – посвятить свою жизнь спасению людей от злодеев, кажется, сделали возможным обретение им такой силы. И сейчас, например, ему не может противостоять даже патер Люпус – безусловно тёмный посланник.
– Патер Люпус – посланник?
– Безусловно. Лишь гений злодейства мог сделать обычным явлением децию.
– Это слово мне не знакомо.
– Оно происходит от древнего “деци”, то есть “десять”. Когда-то “деция” обозначала казнь каждого десятого солдата в римском легионе – если легион провинился. Бежал от сражения, например. Потом этим словом стали называть способ уменьшения количества крыс в трюмах больших кораблей.
– Что за способ такой? – спросил Бэнсон.
– Достаточно дикий и варварский. Берут железную бочку и бросают в неё десяток крупных крыс-самцов. И не кормят. Когда голод их достигает предела, они начинают пожирать друг друга. В конце остаётся только один, самый свирепый и сильный. И потом таких вот оставшихся собирают с десяток и получают в итоге опять одного. Остаётся, как говорили древние греки, мутацио: крыс-крысоед. И его запускают в трюм как пожирателя собственных собратьев. Он уже не ищет зерно или окорок в трюме: его еда бегает на четырёх лапках – и всегда перед ним.
– Английские моряки никогда такого не делают, – заявил Бэнсон.
– Конечно, – согласился с ним Йорге. – Этот метод используют преимущественно пираты. И – лишь в отношении крыс. А патер Люпус сделал децию для людей.
– Разве это возможно?
Йорге вздохнул.
– Послушай, – сказал он, – одну историю. Она случилась не так уж давно. Только давай спустимся вниз. Что-то холодно…
Они вернулись в каюту, сели за стол. Йорге зажёг пару свечей и стал рассказывать.