Мастер Альба
Шрифт:
– Бери одну, – сказал высокий, – и иди за мной.
– Вьюн возвращается, Филипп! – сообщил ему носитель лопат.
– Хорошо. Быстро догнал.
Приблизился Вьюн, толкая перед собой хромающего беглеца. Подал ему вторую лопату, повёл вслед за высоким.
– Вот здесь, – отмерил Филипп понятный каждому человеку прямоугольник. – Копайте.
Матросы принялись выкусывать клиновидными треугольными синими лезвиями комья земли с дёрном и отбрасывать в сторону. Потом пошёл пласт чёрной земли, потом – желтоватый суглинок.
– Братцы, – проговорил хриплым голосом один из копавших. – У нас кое-какие денежки есть. Может, договоримся?
В ответ – молчание, шаг, взмах – и новый удар по колену. Короткий вопль, стон.
– Копай.
Яма росла быстро. Оружейная сталь легко резала корни, как масло стёсывала с вертикальных боков ямы суглинок. Копавшие уже скрылись в яме, наверх вылетали лишь комья песка с мелкими камешками. Пошёл мокрый песок.
– Всё. Лопаты – наверх.
Копавшие послушно выбросили лопаты.
– Давай руку. Вылазь.
Вытянули из ямы двоих с бледными, измазанными землёй лицами матросов.
– Тащите сюда своих. Бросайте на дно.
Как только два тела, увлекая за собой струйки песка, свалились вниз, Филипп, пустив шестопёр по короткой дуге, пробил голову одному из бросавших. Третье тело отправилось вниз, а Филипп пошёл неторопливо вокруг ямы к стоявшему на коленях четвёртому матросу. Тот дрожал, опираясь растопыренными пальцами левой руки о мягкий песок. Правой – торопливо крестился. Встав за спиной, Филипп неторопливо примерился – и ударил.
– Всё, заваливайте.
Две посверкивающие лопаты принялись метать вниз только что поднятые оттуда пласты земли и песка. Засыпали яму, старательно затоптали, выровняли место. Оставшийся лишний песок разбросали по полянке, слепили круг в центре. Навалили сучьев в этот круг, принесли с берега углей и зажгли. Теперь здесь будет кострище. Кто догадается, что это – могила?
– Оставьте, какие нужно, следы, – распорядился Филипп, – а я – на постоялый двор. Время.
На постоялом дворе, где-то между трактиром и конюшней противно и нагло проорал кот. Адония вздрогнула, опустила руку, держащую бокал с вином.
– Мистер Генрих, – попросила она, – закройте окно. Там кот, – вдруг он в комнату вскочит!
– Ни в коем случае, не посмеет, – ответил чуточку пьяненький дворянин, послушно, впрочем, поднимаясь и закрывая окно.
Адония, поставив бокал, тоже подошла к окну.
– Мистер Генрих, – сказала она голосом, ставшим вдруг слегка хриплым. – Вы так милы… Так милы… Вы не могли бы пообещать, что простите мне одну дерзкую просьбу?
– Я?! Вам?! Всё, что угодно! Просите, нет, требуйте!
– Мистер Генрих… Позвольте я вас поцелую…
Дворянин, разведя руки, подняв брови домиком, с лицом, полным благоговения, склонил голову. Адония медленно обняла его за шею, порывисто вздохнула (грудь её вздрогнула и коснулась его груди; он замер), отвела на секунду лицо – и вдруг, в отчаянном, быстром порыве взглянула прямо перед собой и прижала к его губам свои дрогнувшие, полуоткрытые губы. Он издал короткий стон – почти писк, обнял её за плечи – как хрусталь, как невесомую драгоценность.
Понеслись вскачь бешеные секунды. Адония на миг отняла губы, сказала коротко, – почти приказала:
– Откройте глаза!
И продолжила поцелуй – теперь уже не торопливый и трепетный, а умелый и властный. Когда Генрих вдруг вздрогнул, она, до предела расширив зрачки, всё смотрела в его глаза, ловя в них уходящий свет жизни.
Филипп выдернул нож из его спины, и Генрих мягко сполз на пол.
– Хорошо ушёл мальчик, – сказала Адония. – Даже не крикнул.
СТЕЙК
Дверь номера была распахнута настежь. Когда трактирный слуга принёс ужин, то не пошёл дальше порога. С грохотом уронив поднос, он со всех ног бросился вниз, к хозяину. Страшная весть мгновенно облетела постоялый двор. Джек в два громадных прыжка взлетел наверх. Медленно, тяжело ступая, приблизился к телу. Длинная лента подсыхающей крови не оставляла сомнения в произошедшем. Джек сел на пол, положил голову Генриха к себе на колени. Стиснув зубы, с заметным усилием выдавливая каждое слово, стал читать отходную молитву.
– Нервы крепкие у слуги, – сказал вполголоса прошедший к остывающему камину Филипп. – Это похвально.
Джек поднял на него глаза, и Филипп, ответив спокойным и твёрдым взглядом, произнёс:
– В комнате порядок. Дорожный сундук не взломан. Ничего не взято. Это не ограбление. Это месть.
– Что? – глухо переспросил Джек.
– Месть. Те четверо, в трактире днём, помнишь? Ты вот что. Дождись полицию, найми кучера и полицейского. Деньги есть? Хорошо. Отправь тело к родным, домой. А утром приходи к въездным воротам. Думаю, тех четверых можно найти. Если решишься, я тебе помогу. На прокурорский розыск, как ты понимаешь, надеяться нечего.
Джек, почти не раздумывая, кивнул.
– Вот и хорошо. Завтра – у ворот.
Ранним утром старомодный экипаж, которому на закате своей службы пришлось стать катафалком, медленно выкатился из ворот и потащил свой скорбный груз к далёкому дому. Бывший возница проводил его только до ворот, где встал, привалившись к отпахнутой створке.
Затих вдали шорох колёс. Лицо Джеку обдували прохладные струи осеннего ветерка. А спустя полчаса послышался грохот копыт и из тумана вылетели два всадника. С ними была третья лошадь – без седока, но с седлом. Филипп бросил ожидающему их человеку поводья. Тот неторопливо, но опытным, ловким движением поднялся в седло.