Мастер Альба
Шрифт:
Решив, что сказанного вполне достаточно для соблюдения этикета, он прямиком отправился в кладовую и, развернув футляр арбалета, уставил его, как поднос, дорогими закусками и очищенным ромом.
– Ур! Ур! – замахал на него возмущённый сторож.
На это грабитель ответил хрустом курка огромного допотопного пистоля. Урмуль отошёл, предполагая, что гость заплатит после того, как поест. “Святая – как сказал один великий человек – простота!” Пират, набив брюхо до отказа и прихватив ещё анкер рома, потопал к выходу. Направив в сторону возмутившегося Урмуля пистоль, он проорал:
– Пошёл вон! Подшибу!
И уронил и анкер, и сумку с порохом и крупными мушкетными пулями. (Нет спору, – мушкетные пули к пистолю не подходят, – но что было – то было. Думается, пират носил их как свинец, из которого при наличии времени и желания можно было наплавить картечи.) Безобразно ругаясь, он поднял с пола анкер и суму, и вывалился сквозь двери на улицу. Да и попылил, шатаясь, в сторону рынка и городских ворот. Урмуль бегал по зале трактира, отчаянно размахивал руками и, выкрикивая единственное своё “Ур! Ур!” – негодовал. Вдруг он наступил на что-то и едва не упал. Наклонившись, поднял мушкетную пулю. Потом на мгновение замер – кивнул сам себе – выбежал на улицу – и, сузив глаз, запустил тяжёлый свинцовый шарик вслед уходящему мародёру. Голова того глухо отозвалась на это внезапное приветствие, и бедолага, выпустив из отнявшихся рук тяжёлую ношу, всем телом бухнулся в пыль. Урмуль, широко шагая, взмахивая возмущённо руками, подошёл, подхватил обмякшее тело и утащил обратно в бессовестно ограбленный трактир. Потом вернулся, принёс и имущество. Связав и обыскав грабителя, он не нашёл ни одной монетки – и со спокойной совестью забрал ящик с арбалетом – в залог. На дороге, в пыли, осталась лежать только спасительная смятая шляпа, да слетевшее с её тульи пушистое, жёлтое, развернувшееся перо.
Довольный, с гордым лицом, Урмуль вернулся к прерванному с приходом наглого визитёра занятию: взял подзорную трубу и, забравшись на крышу трактира, принялся наблюдать за странными манёврами пиратских кораблей, стоящих на якоре в бухте.
“КОШКА” И ЦЕПЬ
Плохо дело, – сказал Альба Бэнсону. – По берегу к Адору не подобраться. Сам бы я доплыл, поэтому и не попросил шлюпку у Гэри. А вот о тебе не подумал. Кажется, стар становлюсь.
Они стояли на скалистой кромке Ямы, осматривая пустынную бухту.
– А что обо мне думать? Я тоже плавать умею.
– У тебя тяжёлый топор. И задерживать надолго дыхание под водой ты не обучен. А если к нам с берега, пока мы плывём, направится шлюпка – с явно недружескими намерениями – то тогда только нырять. У них теперь у всех мушкеты, как помнишь. Это скверно.
– Тогда что? Будем ждать темноты?
– Нет, не будем. Вот как сделаем. Ты оставайся здесь, а я поплыву. Доберусь до берега, отвяжу шлюпку – вон их сколько вдоль бухты – и вернусь за тобой. Ты же пока укройся за камнем. Очень может быть, что на нас смотрят.
И, сделав длинный пружинистый шаг, бросился в воду и неторопливо поплыл.
Альба правильно чувствовал, – на них смотрели. Когда он был уже на середине бухты, от берега отвалила шлюпка и развернулась носом точно в направлении плывущего. Бэнсон встал из-за камня, стиснул рукоять топора – но тут же облегчённо вздохнул: веслом взмахивал один человек, и по характерным подёргиваниям рук и худого жилистого тела было легко определить, кто именно вёл шлюпку к Альбе.
Старый монах, заплыв со стороны кормы, быстро влез в шлюпку, сел за второе весло, и через несколько минут к ним присоединился и Бэнсон. В шлюпке лежали два мушкета и длинный, нелепый, с раструбом на конце дула пистоль.
– Пираты возвращаются из леса в Адор? – спросил Альба.
Урмуль кивнул.
– Опасны? Стреляют друг в друга?
Снова кивок.
– А это ты взял у тех, кто хотел пообедать бесплатно? Убил?
Кивок и отрицательное покачивание головой. Бросив на секунду весло, Урмуль поднял перед собой и быстро соединил руки, прижав запястье к запястью.
– А, связал. Молодец. Это правильно. По возможности следует обходиться без крови.
Нос шлюпки въехал в песок.
– Ну что? – спросил Бэнсон, вскидывая топор на плечо. – Мы сейчас в Город? Выкуривать Люпуса?
– Нет, Бэн. Бери-ка мушкет, взводи курок, подсыпь пороха на полку и быстро бежим к трактиру. Отсидимся до темноты. В закоулках пулю можно получить из любого окна. Хорошо, если доберёмся без происшествий. Урмуль, готов? Всё, пошли.
Добежали, ввалились в дверь, быстро отпрыгнули к стенам. Пустой трактир, никого. На всякий случай обошли его весь, потом заперли и ворота, и дверь.
– Очень хорошо, – сдвинул с головы капюшон старый монах. – Теперь приступим к самому главному делу на войне.
– Почистим оружие? – с готовностью спросил Бэнсон.
– Нет, Бэн. Поедим.
Они вошли в кабинет-спальню бывшего владельца трактира, и Бэнсон оцепенел: на столе лежал и мирно поблёскивал коваными уголками его собственный арбалетный футляр.
– Откуда?! – повернул лицо к Урмулю Бэнсон и вытянул палец к столу.
Урмуль, как мог, объяснил.
– Это не чудеса, – сказал Альба. – Вот так, Бэн, мир магов метит своих. Придут времена поспокойней, я тебе расскажу несколько невероятных, но доподлинно произошедших историй. А пока – поедим. Возьмёшь, надеюсь, недорого?
Они отобедали, избегая вина, и Альба и Бэнсон влезли на крышу и улеглись там, положив осторожно мушкеты, и стали осматривать Поле и Город в трубу. Урмуль же отправился в погреб – отнести воды и хлеба обезоруженному “посетителю”.
Таились до ночи, а как только стемнело, стало понятно, чего опасался старый монах. Те, кто нахватал себе золота и избежал встречи в лесу со вчерашними товарищами, превратившимися в смертельных врагов, сейчас предпринимали последнюю отчаянную попытку спасти и сокровища, и себя. Все знали, что за определённую плату Август гарантирует кров, еду и защиту, и теперь всякий, кто был обременён сладкой тяжестью золота, пробирался к воротам. Разумеется, здесь их поджидали те, кому золота не досталось. Трагедия была в том, что те, кому посчастливилось уцелеть в кровавой резне и выхватить часть добра Джованьолли, – мгновенно превращались в беглецов-одиночек. А вот те, кто устраивал на таких одиночек засады, продолжали действовать сообща. Безусловно, преимущество было на их стороне.
И легионеры Города, стоя у настежь раскрытых ворот, криками предупреждали всех, кто пробирался сюда в ночной темноте, о том, где и сколько пиратов притаилось в засадах. Страже было выгодно, чтобы “счастливчики” добрались до ворот – каждый взнос за право укрыться за стенами Города пополнял казну Августа. А взносы были немалые. Пираты-охотники, караулившие свою добычу, только скрипели зубами, но не то что пули – даже крепкого слова в адрес легионеров послать не смели: перестреляют со стен.