Мастер-арфист
Шрифт:
Несколько недель Робинтон надеялся, что прилетят всадники с Поиском, выберут его, и он станет арфистом-всадником. Но ни один дракон не завернул ни в Форт-холд, ни в цех арфистов — и из прочих холдов тоже не сообщали, что к ним являлись искать кандидатов. Робинтон был горько разочарован. А он-то верил, что драконы хорошо к нему относятся! Видно, все-таки недостаточно хорошо, чтобы прилететь за ним…
Робинтон никому не рассказывал о своем тайном желании — боялся, что над ним посмеются. Он пытался осторожно расспрашивать мастеров, что им известно о Поиске, но ответы не утолили ни его беспокойства, ни его надежд. «Он всегда начинается в Вейре, малый». Или «Да кто ж поймет,
Так уж вышло, что он дежурил на вышке и в тот раз, когда пришла весть о Рождении. Последние остатки разочарования развеялись, но Робинтону не терпелось услышать, что Фаллонер прошел Запечатление. Уж кто-кто, а он-то имел на это полное право! Набравшись храбрости, Робинтон спросил у дежурившего на башне подмастерья, нельзя ли ему передать этот вопрос по барабанной связи.
— Видите ли, я знаю кое-кого из возможных кандидатов. Фаллонер — он из Вейра, но учился в холде, когда мама там преподавала… — Робинтон никак не мог найти нужные слова и объяснить, насколько это для него важно. Но он знал, что подмастерье очень хорошо относится к его матери. — Я знаю, ей было бы приятно узнать, что Фаллонер прошел Запечатление… — Он осекся.
— Ладно, валяй, — улыбнувшись, согласился подмастерье. — Только смотри, чтобы послание было коротким.
Робинтон быстренько сочинил текст, переложил его на барабанный код, получил от подмастерья «добро» и сам его отстучал. Он очень надеялся получить ответ еще до окончания своего дежурства, но так его и не дождался.
Но тем же вечером подмастерье разыскал Робинтона, вручил ему полоску пергамента и подмигнул.
Робинтон едва не завопил от радости. Фаллонер запечатлил бронзового дракона! А еще бронзовых получили Рангул и Селлел — честно говоря, Робинтона немало удивил выбор драконов — и еще шестеро ребят, которых Роби помнил по визитам в Вейр. А паренек из цеха ткачей, Лайтонал, теперь звался Л'толом и летал на коричневом Ларт'е.
Перед вечерней репетицией Робинтон отыскал маму и сообщил ей радостную новость.
— Я так и думала, что маленький плут получит бронзового, — сказала Мерелан. — Да и Рангул тоже. Девять бронзовых — хорошая кладка. А золотое яйцо — еще лучше. Может, С'лонер действительно прав…
И Мерелан заторопилась прочь, так и не объяснив своей последней, загадочной реплики.
А Робинтон уже думал о другом. Вспомнит ли Фаллонер — то есть Ф'лон — о своем обещании? Он ведь обещал прилететь на своем бронзовом в цех арфистов повидаться с Робинтоном. Вот удивятся-то его одноклассники! Мечтать об этом было приятно. Но вдруг Ф'лон решит, что это ниже его достоинства — выполнять подобное обещание. Ведь он теперь — всадник, а Робинтон — всего лишь ученик цеха арфистов. Ну, в любом случае все выяснится лишь после того, как молодой дракончик научится летать.
Робинтон ходил на занятия в архив вместе с остальными учениками, но по большей части занимался там тем, что копировал для мастера Оголли особо ценные документы. Неудивительно — ведь он писал быстрее и аккуратнее любого другого ученика. Роби успел сделать несколько музыкальных инструментов, и на них поставили клеймо цеха —
На тринадцатом Обороте тело Робинтона — а с ним и горло, и голосовые связки — стало стремительно изменяться, и летом у него началась ломка голоса. Роби репетировал с мамой дуэт к празднику Летнего Солнцестояния, когда голос у него вдруг понизился на целую октаву.
— Ну что ж, милый, похоже, время пришло, — сказала Мерелан, положив руку на корпус гитары. Смятение, отразившееся на лице Робинтона, невольно вызвало у нее улыбку. — Нет, радость моя, это еще не конец света. Хотя я предчувствую, что твой отец здорово разозлится, обнаружив, что ему придется менять солиста перед самым праздником Солнцестояния. А ведь придется. К этому времени голос у тебя уже пропадет совсем.
— Но кто же… — К отчаянью Роби, голос у него снова сорвался. — Кто же будет петь с тобой?
— Помнишь того светловолосого парнишку из Тиллека, которого прослушивали на прошлой неделе? — Мерелан весело подмигнула. — Конечно, слух у него похуже, чем у тебя, и мне предстоит немало с ним потрудиться, но тембр у него подходящий — хотя, конечно же, твоего опыта и мастерства у него нет.
— Но что скажет папа? — порывисто спросил Робинтон. Ему совершенно не хотелось, чтобы всем стало известно о том, что с ним приключилось.
Мерелан рассмеялась.
— Он, конечно же, решит, что ты устроил все это нарочно, чтобы испортить ему концерт. Он разразится гневной речью, пожалуется на то, как нехорошо ты поступил, подвел его в такой ответственный момент, а потом потребует, чтобы я срочно подготовила к выступлению мальчика из Тиллека. — Мерелан взглянула на сына, немного склонив голову набок, и нежно улыбнулась. — Знаешь, скорее всего у тебя после ломки сформируется баритон. У тебя подходящее строение лица. И потом, у твоего отца тоже баритон.
— Но я никогда не слышал, чтобы он пел, — возразил Робинтон.
Мерелан снова засмеялась.
— О, петь он может. Просто ему кажется, что он поет недостаточно хорошо, — она хихикнула. — Но если хорошенько прислушаться, можно услышать, как он присоединяется к хору, — и поет он именно баритоном. На самом деле, у него от природы был очень хороший голос, еще когда он только-только попал в цех. Но он думает, что в солисты он не годится. — Мерелан состроила гримасу и вздохнула. — Он желает быть совершенным во всем, что бы он ни делал.
— Мама, — подал голос Робинтон. Он решил, что вопрос назрел. — Что мне делать, когда я стану подмастерьем и папа начнет учить меня композиции?
И снова голос у него сорвался.
— Ну, сперва тебе еще надо сменить стол. Не волнуйся так сильно, радость моя. Хотя, по правде говоря, я должна признать, что и сама задумывалась, как бы нам избавить его от огорчений. Ты и сейчас не хуже отца разбираешься в теории музыки, композиции и даже оркестровке. К счастью, твоя сильная сторона — это скорее музыка для голоса, а не для инструментов. Во всяком случае, мне так кажется… а значит, между вами не будет прямого соперничества. Правда, не исключено, что сам он посмотрит на ситуацию по-другому — но тут уж мы ничего не сможем поделать, верно? Пойдем-ка лучше выпьем кла.