Мастер-арфист
Шрифт:
Это предложение превосходило самые смелые надежды Робинтона. Но рассказ Чочола вновь пробудил в нем подозрения, которые он сам когда-то счел беспочвенными.
— Ага, вот, — сказал Мелонгель, вытащив из груды документов нужный лист пергамента, и принялся его просматривать. — Я посмотрю, что удастся выяснить. Двое из этих холдеров живут неподалеку.
Он скрестил руки на груди и задумчиво уставился в пол. Потом Мелонгель снова поднял взгляд и коротко улыбнулся Робинтону.
— Хороший доклад, Робинтон. Хорошо сделано. Мне доводилось встречаться с этим племянником Фарогая, и, если уж говорить начистоту, мне тоже
Робинтон кашлянул, подбирая слова так, чтобы честно выразить свое мнение, но никого при этом не обидеть.
— Я бы так сказал: если дело дойдет до рукопашной схватки между этими двумя, я на Фаревена не поставлю.
— Да и я, честно говоря, тоже. Но я знаю, что Фаревен получил хорошую подготовку, чтобы сменить, когда придет час, своего отца. И я не стану утверждать вместо него Фэкса — это уж точно.
У Робинтона невольно вырвался вздох облегчения, но арфист предпочел промолчать.
Улыбка Мелонгеля сделалась шире.
— Ладно, парень, можешь идти. Я знаю, что тебе не терпится вернуться к Касии. Хотя нет, еще одно. Имей в виду: ты будешь вместе со мной и Миннарденом заседать в суде во время Встречи.
Робинтон мысленно застонал: опять аукается эта история со стеной! Конечно, он оценил оказанную ему честь — но все-таки… Хотя… Миннарден был доволен его успехами в изучении Хартии и принципов посредничества. Может, ему и вправду пора занять место в суде холда. Касию это обрадует — а его, пожалуй, не очень.
— Я не думаю, Роб, что заседание будет длинным. В любом случае мы его закончим до начала вашей свадьбы.
И, хлопнув молодого арфиста по плечу, Мелонгель наконец-то отпустил его.
— Суд, который проводится во время Встречи? Роб, это ведь большая честь! — воскликнула Касия, услышав новость, и рассмеялась. — Видно, ты не на шутку нравишься Мелонгелю.
— Он решил отшлифовать мое образование, — недовольно проворчал Робинтон. — А мне в результате придется все утро выслушивать отговорки нарушителей спокойствия и придумывать наказания за мелкие нарушения закона.
— Зато тебе некогда будет нервничать в ожидании начала свадьбы, — сказала Касия, поддразнивая жениха.
— Ха! Можно подумать, так мне будет лучше! Сидеть все утро в суде, выслушивать все эти оправдания, увертки, алиби… Да у меня несварение желудка начнется!
Он привлек Касию к себе и погладил ее по голове, чтобы успокоиться. А потом поцеловал. И поцелуй пробудил в нем уже совсем другие чувства — и Робинтон снова забыл рассказать Касии о «Сонате для Зеленоглазой».
Конечно же, чем дольше он тянул, тем труднее ему было завершить сонату ко времени Встречи. Кроме того, Робинтона внезапно одолели сомнения: а стоит ли это сочинение того, чтобы играть его на Встрече? Несомненно, это была самая серьезная из всех вещей, которые он когда-либо написал, но Робинтон усомнился в ее достоинствах. Ведь он же мог обмануться! Если бы можно было сперва сыграть ее какому-нибудь искушенному слушателю, тому же Миннардену, который знает большую часть его дорожных песен… По сравнению с сонатой они казались незначительными — если вообще выдерживали это сравнение. Всякий раз, когда соната звучала у него в голове, Робинтона пробирала дрожь, — а в финале он ощущал невероятный подъем, словно во время занятий любовью. Именно это ощущение он и хотел передать слушателям: крещендо, доходящее почти до оргазма.
Когда до Встречи оставался всего один день, в Тиллек прибыла Мерелан и с нею — мастер Дженелл. Поскольку следовало позаботиться о гостях, Робинтону лишь с трудом удалось улучить несколько минут и спокойно переговорить с Мерелан наедине — и попенять ей за долгое путешествие, которое явно ее утомило.
— Ну, да, немного устала от езды верхом, — бодро отозвалась Мерелан. — Твой отец прислал одну вещицу, которую я спою на вашей свадьбе.
— Что, правда? — ошеломленно переспросил Робинтон.
Мать вручила ему свиток с нотами.
— Кстати, она довольно сильно отличается по стилю от прочих его вещей. Мне кажется, что с возрастом твой отец смягчается.
Робинтон фыркнул — но, просмотрев ноты, убедился, что музыка и вправду была мягкой, почти нежной, и довольно простой, особенно если сравнивать с традиционной манерой Петирона.
— Миннарден сказал, что будет аккомпанировать мне. Тебе ведь будет не до этого… — и Мерелан пылко сжала сына в объятьях, — Твоя Касия — просто прелесть, и она без ума от тебя! Вы с ней будете счастливы, Роби! Я точно знаю!
— Я уже счастлив, — отозвался Робинтон, глуповато улыбаясь. — И еще, мама: у меня тут есть одно сочинение, и я хочу, чтобы ты на него взглянула.
— Что, вправду? Ну, прямо совсем как раньше! — рассмеялась Мерелан. Робинтон нырнул в ящик стола и принялся копаться, разыскивая записанную сонату. — Я почти ревную тебя к тем, кто теперь видит твои сочинения раньше меня.
— Но я же всегда посылаю…
— Я знаю, милый. Но это так приятно — видеть их первой…
Мерелан развернула свиток и удивленно прищурилась, увидев начало. Потом она начала тихонько напевать вступительную часть. Потом, чуть склонив голову набок, Мерелан принялась с нотами в руках расхаживать по комнате. Она то напевала отдельные отрывки, то просто кивала головой в такт музыке, но взгляд ее неотрывно был прикован к пергаменту.
Робинтон следил за матерью, чувствуя, как у него сжимается сердце, а к горлу подступает тошнота. К счастью, он уже успел перебраться в отведенные им с Касией покои. Они располагались на самом верхнем этаже холда, вдали от крыла, где проживали старые дядюшки и тетушки. Будущим молодоженам отдали две комнаты, к которым примыкала небольшая умывальня — Касия обзывала ее стенным шкафом. Но гостиная была достаточно большой, чтобы Мерелан могла свободно по ней расхаживать.
Внезапно Мерелан остановилась, зачарованно взглянула на сына, взяла гитару, уселась, подстроила инструмент и принялась играть.
Робинтон писал свою сонату с таким расчетом, чтобы ее могла играть первая скрипка, или гитара, или арфа и свирели, а время от времени должен был вступать барабан. Соната была не такой уж и длинной: она состояла из трех частей. Четвертую Робинтон добавлять не стал — хотя тот же Петирон непременно бы это сделал. Но Робинтон считал, что ему здесь нужно лишь аллегро, адажио и рондо. Скерцо лишь разрушило бы атмосферу произведения.
Но вот Мерелан сыграла завершающие аккорды — и так и осталась сидеть, прижав пальцами струны. Потом она нервно встряхнулась и подняла взгляд на сына. В глазах у нее стояли слезы.