Мастер Баллантрэ
Шрифт:
Я не знаю, обратила ли она внимание на мои последние слова, так как она на это ничего не ответила, а спросила:
— А как же нам быть с милордом?
— Я беру на себя печальную обязанность сообщить ему о случившемся.
— Надеюсь, что вы не скажете ему того, что вы мне сказали? — спросила она.
— Я положительно удивляюсь вам сударыня. Неужели вам не о ком думать и заботиться в данное время, что вы можете интересоваться подобными вопросами?
— Думать? О ком думать? — повторила она.
— Как о ком? — спросил я и, заметив, что она смотрит на меня удивленным взглядом, присовокупил: — А муж ваш? Разве вы забыли о его существовании? Неужели вы решитесь мстить ему за его поступок и не пожелаете знать его больше?
Она взглянула на меня, затем
— Нет!
— Да благословит вас Бог за эти слова! — сказал я. — Ступайте теперь к вашему мужу, послушайтесь меня, поговорите с ним, говорите, что хотите, но только старайтесь его утешить, возьмите его за руку и скажите: «Я знаю все», и если Господь поможет вам побороть вашу гордость, то скажите: «Прости меня».
— Да подкрепит вас Господь и да внушит Он вам сострадание ко мне! — сказала она. — А я пойду теперь к моему мужу.
— Позвольте, я вам посвечу, — предложил я, взяв свечу в руки.
— Нет, не надо, — сказала она, — я найду дорогу и впотьмах. — Сказав это, она сделала такое движение, как будто ей холодно.
Я также почувствовал, как по всему моему телу пробежала дрожь.
И таким образом мы разошлись. Она поднялась наверх в зал, в котором слабо мелькал огонек от горевшей в нем свечи, а я пошел по коридору, в котором находилась спальня лорда. Я не решился войти прямо в комнату лорда, боясь его напугать, и поэтому постучался, раньше чем войти. Лорд или не спал, или сон его был не крепкий, потому что, как только я пальцем слегка дотронулся до его двери, он тотчас попросил меня войти.
Он так же, как и миссис Генри, при моем появлении приподнялся и уселся в постели. Он был очень бледен и в постели казался гораздо дряхлее, меньше ростом и более худым, чем днем. Лицо его, вследствие того, что он был без парика, казалось, таким маленьким, как лицо ребенка. Взгляд у него был сердитый, и поэтому я даже оробел, когда заметил это. Но голос его звучал так же тихо и спокойно, как обыкновенно, когда он спросил меня, что меня привело к нему. Я поставил подсвечник на стул, прислонился к кровати у ног его и, устремив на него взор, сказал:
— Лорд Деррисдир, вы, я думаю, не сомневаетесь в том, что я считаю себя членом вашей семьи и люблю вас.
— О, да, разумеется, — сказал лорд, — и что вы любите моего младшего сына особенно нежно и относитесь к нему особенно пристрастно, это я также знаю.
— О, милорд, какое пристрастно! Вовсе нет. Но не будем дольше распространяться об этом вопросе и перейдем к тому, что я намерен сообщить вам. Предупреждаю вас, однако, что вы должны быть готовы услышать весьма неприятную вещь. Вы говорите, что я отношусь пристрастно к вашему младшему сыну. Но разве и вы не относитесь пристрастно, если не к нему, то к вашему старшему сыну? Стало быть, нам друг друга нечем укорять. Ну, а скажите, если бы я не был так сильно привязан, не только к мистеру Генри, а к вам, что могло бы заставить меня прийти к вам в такую пору и с таким волнением в сердце? Послушайте, что я вам скажу, и вы убедитесь в том, что если я и люблю особенно нежно мистера Генри, я искренно привязан и к вам.
— Я всегда готов принять вас и выслушать, что вы мне скажете, в какое бы время дня и ночи вы ни пришли, мистер Маккеллар, — сказал лорд, — так как, если вы желаете меня видеть, то, стало быть, у вас есть важные причины. Я это отлично знаю, так как много раз убеждался в этом.
— Я пришел сюда, чтобы ходатайствовать перед вами за моего патрона, — сказал я. — Вы отлично знаете и понимаете, какое положение он занимает в родительском доме. Вы знаете, что это за благородный, великодушный человек, и знаете, как он всегда старался исполнить желания вашего… то есть ваши желания, — поправился я, так как не в силах был выговорить слова «вашего старшего сына, мастера Баллантрэ». — Вы должны знать, да, я уверен, что вы отлично знаете, сколько ему пришлось страдать из-за жены.
— Мистер Маккеллар! — воскликнул лорд, глядя на меня таким сердитым взглядом, как будто он готов был меня разорвать на части.
— Вы обещали выслушать меня, — сказал
Милорд сделал движение, как будто он желал встать, и при этом сказал:
— Если бы в том, что вы говорите, была бы хоть одна доля правды…
— Взгляните на меня, разве я имею вид человека, который лжет? — спросил я, хватая его за руку.
— Вы должны были рассказать мне обо всем этом раньше, — сказал лорд.
— О, да, милорд, вы вполне правы: я должен был бы непременно так поступить, — сказал я. — И я глубоко упрекаю себя за это.
— Я вмешаюсь в это дело и все это изменю, — сказал лорд, снова собираясь встать.
Я опять схватил его за руку и удержал его.
— Да, я не сказал вам раньше об этом, — продолжал я, — и вы не поверите, как я упрекаю себя за это. Но продолжаю свой рассказ. Все оскорбления, все обиды мой патрон переносил молча. Никто из членов его семьи не оказывал ему ни любезности, ни ласки. Даже вы, милорд, вы, его отец, никогда не баловали его ни малейшим словом любви. Единственно, в чем вы не отказывали ему, это в выражениях благодарности. А между тем, это также ваш родной сын. И отец, родной отец не любил его! В его родной стране его также ненавидели, но ненавидели неизвестно за что! К нему относились несправедливо. Да, одному Богу известно, насколько несправедливо! Он женился. И что же? Жена также не чувствует к нему ни малейшей любви. Положение его самое тяжелое: никто из родных его не любит, один из них его ненавидит, а другие его только терпят. Бедный, благородный, великодушный, несчастный мистер Генри.
— Ваши слезы делают вам честь, — сказал милорд, заметив, что я вытер глаза, — и я чувствую себя крайне пристыженным, да, крайне пристыженным, — повторил он дрожащим голосом. — Но я должен сказать вам, что вы относитесь ко мне не вполне справедливо. Я люблю Генри, я всегда его любил. Джемса, действительно, я не стану этого отрицать, Джемса, быть может, я люблю еще больше, но, во всяком случае, оба сына мне дороги. Вы, в сущности, не имеете полного понятия о том, какой симпатичный человек мой Джемс, так как вы познакомились с ним уже после того, как он вернулся из своего изгнания и после того, как он перенес столько мучений во время своего странствования. Бедный мальчик, как много он страдал, и за что только он так мучился! А между тем, даже и от такой тяжелой жизни он нисколько не очерствел. Он остался все таким же ласковым и любезным. Он несравненно сердечнее своего брата. Но я не стану больше говорить о нем. Поговорим лучше о Генри. Все, что вы сказали мне про его характер, правда, действительно правда. Я знаю, что он великодушен, я в этом нисколько не сомневаюсь. Но это такого рода добродетель, которая порой остается никем не замеченной. Во всяком случае, мистер Маккеллар, я обещаю вам позаботиться о том, чтобы все это кончилось, чтобы неприятных сцен между моими сыновьями не происходило. Я был слаб, нет, вернее, я был глуп.