Мастер Баллантрэ
Шрифт:
Все яснее и яснее становилось, что мастер Баллантрэ лжет, и что мистер Генри обличил его во лжи, но несмотря на это, лорд из непростительного пристрастия к своему любимцу сделал вид, будто он этого не понимает, и, обратившись к мистеру Генри голосом, в котором звучала досада, сказал:
— Что об этом говорить, Генри! Твоему брату не грозит опасность, и ты должен быть этому рад, равно как и мы все радуемся этому. Теперь, как верные подданные, мы лучше выпьем за здоровье нашего короля и в душе поблагодарим его за его милостивые заботы о нас.
Мастер Баллантрэ, по-видимому, выпутался из беды, и хотя все слова, которые он употреблял для своей защиты, и казались довольно неправдоподобными, лорд не подавал виду, что он заметил это. Во всяком случае, тот факт, что мастер Баллантрэ
Я уверен, что хотя милорд и делал вид, будто он верит словам мастера Баллантрэ, в душе он знал, что любимец его — шпион. По всей вероятности, миссис Генри также отлично понимала это, потому что она в обращении со своим идолом переменилась и сделалась гораздо холоднее. По-видимому, удар, который мы нанесли нашему врагу, произвел на милорда и на миссис Генри все-таки известное впечатление, и если бы мы не воспользовались представившимся нам случаем и не нанесли его, то нам, по всей вероятности, пришлось бы еще сильнее страдать от разразившейся над нами в скором времени после этого катастрофы.
Но несмотря на то, что мы достигли некоторых результатов, не прошло и недели, как мастер Баллантрэ сумел снова завоевать свое прежнее положение в доме лорда и разыгрывать снова роль человека, честь которого ровно ничем не запятнана. Он снова пользовался нераздельной любовью отца и, как мне думается, и миссис Генри. Быть может, лорд даже не настолько любил своего недостойного сына, насколько он привык ему потакать, но, во всяком случае, он был до такой степени очарован им, что у него не хватало даже силы сердиться на него, и он не боролся даже против своего чувства, а бессильно и ни о чем не думая отдавался ему.
Какое чувство испытывала к нему миссис Генри, я сказать не могу, знаю только, что она не была к нему равнодушна. Каким образом ему удалось снова достигнуть ее расположения и что он придумал, чтобы оправдать себя в ее глазах, мне неизвестно, но только вскоре после вышеописанного разговора за столом она начала относиться к нему так же любезно и внимательно, как прежде, да после того, как он победил ее холодность, она стала даже еще любезнее. Что он наговорил ей, одному Богу известно, но, по всей вероятности, он прибегнул к тому способу, к которому прибегают все, которые желают убедить друг друга в любви, а именно, он говорил нежным, вкрадчивым голосом, действующим еще сильнее, чем слова.
Мастер Баллантрэ и миссис Генри были теперь постоянно вместе. Я не решаюсь утверждать, что она имела намерение изменить мужу, но скажу только, что она была на пути к этому, и я уверен, что мистер Генри думал то же самое, что и я, и что поведение его жены возмущало его.
Бедный мистер Генри целыми днями просиживал у меня в комнате и при этом имел такой печальный вид и находился в таком угнетенном состоянии, что я даже не решался спросить его о том, что его печалит. Он искал моего общества, так как знал, что я люблю его, и в моем присутствии находил утешение. Были дни, когда мы по целым часам разговаривали, но беседа наша имела довольно оригинальный характер: мы никого не называли по имени и не говорили прямо о том, что нас беспокоило, а только намекали на это, но между тем и он, и я, мы имели в виду тех же самых людей и думали о тех же самых событиях. Я положительно удивляюсь тому, как мы могли целыми часами разговаривать об одном и том же, не называя имен, точно так же, как я удивляюсь тому, как миссис Генри целыми днями позволяла мастеру Баллантрэ ухаживать за собой, не боясь последствий этих ухаживаний.
Чтобы ты, мой благосклонный читатель, мог судить о том, в каком печальном положении находились семейные дела мистера Генри, я приведу разговор, который я имел с ним 26 февраля 1757 года.
Погода в этот день была очень холодная, совершенно зимняя, было совсем тихо, но чрезвычайно холодно. Весь сад и все здания были покрыты инеем, небо было мрачное, и по нему ходили свинцовые тучи, а море было совершенно черное, хотя никаких волн на нем не было.
Мистер Генри сидел у меня в комнате у камина и, по обыкновению, беседовал со мной «о человеке», который «не стыдился делать непозволительные вещи», и что в эти дела
Глядя на эту сцену, я не выдержал дольше и сказал:
— Если бы я был на вашем месте, мистер Генри, то я откровенно поговорил бы с лордом.
— Маккеллар, Маккеллар, да разве я могу идти жаловаться отцу, — сказал он, — когда я знаю, что этим навлеку на себя его гнев! Да, наконец, к чему мне жаловаться, когда причина моего несчастья лежит во мне самом. Во мне, именно во мне: я не умею заставить любить себя, я не умею внушить к себе любовь. Отец благодарен мне за то, что я для него делаю, он ценит меня, но он не думает обо мне и нисколько не интересуется тем, что касается меня. Уж такова моя участь! — Он вскочил и затоптал ногами искру, упавшую из камина. — Но что-нибудь надо предпринять, Маккеллар, — сказал он, глядя на меня через плечо, — какой-нибудь способ необходимо найти, так это не может продолжаться. Я человек терпеливый, даже чересчур терпеливый, и я теперь начинаю презирать себя за свое терпение. Я сам наложил на себя оковы и теперь страдаю от этого.
Он погрузился в мрачное раздумье.
— Не теряйте мужества, подождем и увидим, чем это кончится, — сказал я.
— Ах, я на все махнул рукой! — сказал он таким тоном и с таким сердитым выражением лица, что мне трудно было поверить в искренность сказанных им слов.
ГЛАВА V
Перечень всего, что случилось в ночь 27 февраля 1757 года
Вечером того дня, в который между мной и мистером Генри происходил вышеупомянутый разговор, мастер Баллантрэ куда-то уехал. Он провел вне дома также большую часть следующего дня, этого злополучного 27 февраля, и к вечеру этого дня вернулся домой. Где он был и что он делал во время своего отсутствия, этим мы не интересовались и не спросили его об этом. Если бы мы поступили иначе и навели бы насчет него справки, то быть может, многое из того, что произошло, вовсе бы не случилось. Но так как мы этого не сделали, что с нашей стороны было очень глупо, то об этом и говорить не стоит, и я лучше расскажу подробно и по порядку все, что случилось в этот злополучный вечер и в следующую за ним ночь, и познакомлю читателя с малейшими подробностями этого происшествия. Чтобы в точности передать печальное происшествие, случившееся в ночь на 28 февраля, я попрошу читателя следовать за мной шаг за шагом, а чтобы быть вполне беспристрастным, мне придется рассказать и то, что говорит не вполне в пользу мистера Генри, поэтому я заранее прошу читателя иметь к нему снисхождение.
В продолжение всего 27 февраля погода стояла очень суровая, холод был неимоверный, так что у людей, проходивших по улице, шел даже пар изо рта, и все они походили на ходячие дымовые трубы. Очаг был полон топлива; птицы, стараясь найти приют от холода, усаживались на подоконниках и залетали в сени, а те из них, которые не находили пристанища, скакали по замерзшей земле. Время от времени луч солнца падал на землю и освещал покрытые инеем леса и холмы, стоявший на море люггер капитана Крэля, выжидавший попутного ветра, и белые крыши хижин и других строений, из труб которых поднимался дым. Весь этот зимний ландшафт был необыкновенно красив. С наступлением ночи туман начал окутывать землю густой пеленой, небо сделалось совершенно серое, ни одной звездочки не было видно. Мороз еще усилился. Ночь была мрачная и холодная, самая подходящая для таких страшных событий, которые в продолжение ее совершились.