Мастер Баллантрэ
Шрифт:
— А-а, Иаков! — сказал мастер Баллантрэ. — Вот видишь, Исав возвратился.
— Джемс, ради Бога, на называй меня Иаковом, а называй меня моим собственным именем, — сказал мистер Генри. — Я не стану фальшивить и не говорю, что я очень рад видеть тебя, но, во всяком случае, я приветствую тебя и прошу тебя войти в дом нашего отца.
— Или, вернее сказать, в мой собственный дом, — сказал мастер Баллантрэ. — Или, быть может, ты считаешь теперь, что это твой? Я ведь не знаю, какого ты мнения. Впрочем, что говорить об этом. Из-за этого вопроса мы уже достаточно спорили. А теперь мне очень интересно спросить тебя только вот о чем: уделишь ли ты своему старшему
— К чему эти пустые слова? — возразил мистер Генри. — Ты отлично понимаешь свое положение в доме.
— Надеюсь, — сказал мастер Баллантрэ, смеясь; и этими словами кончился разговор братьев, не подавших даже друг другу руки при свидании после стольких лет разлуки.
Мастер Баллантрэ повернулся теперь ко мне и попросил меня снести его вещи в дом.
Я ничего не ответил, а взглянул только вопросительно на мистера Генри, давая ему этим понять, что я жду сначала его приказаний.
— Пока мастер Баллантрэ находится здесь, в нашем доме, я попросил бы вас, мистер Маккеллар, исполнять его желания, как будто это мои, — сказал мистер Генри. — Извините, что мы постоянно утруждаем вас то одним, то другим поручением, и потрудитесь, пожалуйста, выслать человека, который снес бы в дом вещи мастера Баллантрэ.
На словах «выслать человека» он сделал особенное ударение.
Этими словами мистер Генри сделал косвенное замечание своему старшему брату, а тот был настолько нахален, что, взглянув на меня сбоку, процедил сквозь зубы:
— Потрудитесь распорядиться, «раболепный» мистер Маккеллар. Можно вас так назвать?
Мне кажется, что если бы мне обещали целое королевство за то, чтобы я в эту минуту открыл рот, я и то бы не решился выговорить слово, до такой степени злость и досада сдавили мне горло. Я, кажется, готов был лучше сам снести вещи в дом, чем сказать что-нибудь. Я молча повернулся и пошел по аллее, по направлению к заливу. Было уже совершенно темно, и я, не думая о том, куда я иду и зачем, и позабыв о поручении, которое мне было дано, шел все дальше и дальше вперед, когда я впотьмах наткнулся на вещи мастера Баллантрэ и чуть-чуть не сломал себе, наткнувшись на них, ноги.
Странно, когда я раньше шел за мастером Баллантрэ и нес два пакета, я даже не заметил, что они настолько тяжелы, теперь же я с трудом мог поднять один из них. Вследствие этого мне пришлось сделать тот же путь два раза, снести в дом сначала один пакет, а затем другой, и это заняло у меня довольно много времени, так что я в зал к ужину явился позднее, чем обыкновенно.
Когда я вошел в комнату, приветствия уже кончились, и все общество сидело за столом и ужинало, и когда я взглянул на свое обычное место, то я с болью в сердце заметил, что оно уже занято, и что для меня за столом прибора нет. Мастер Баллантрэ не успел переступить порог дома, как он причинил мне уже две неприятности.
Он первый заметил меня, когда я вошел и с недовольным видом остановился у порога двери. Он вскочил со своего места и сказал:
— Ах, виноват, кажется, я занял место добрейшего мистера Маккеллара. Джон, накрой еще прибор. Я вовсе не желаю расстраивать обычной компании, и стол настолько велик, что мы все отлично поместимся за ним.
Я положительно не верил ни своим ушам, ни своим глазам, когда я услышал, как мастер Баллантрэ, ласково взяв меня за плечи и весело смеясь и извиняясь передо мной, подвел меня к моему обычному месту и усадил. Усадив меня, он стал за стул лорда, и в то время, как Джон накрывал прибор,
И в продолжение всего ужина мастер Баллантрэ держал себя удивительно ровно и любезно со всеми. Он не сказал ни одного резкого слова, не позволил себе даже подтрунить над кем-нибудь, он не говорил даже на английском языке, на котором он привык объясняться, так как он казался ему недостаточно мягким, а говорил мягким шотландским языком; все его манеры отличались изяществом, он относился ко всем без исключения с удивительным вниманием, но нисколько не пересаливал, а был любезен в меру. Он угощал меня вином, предлагал мне выпить с ним за мое здоровье, шутил с Джоном, гладил руку отца, рассказывал о различных забавных происшествиях, приключившихся с ним во время его путешествия, вспоминал о прошедших счастливых днях в доме своего отца и производил такое чарующее впечатление как своим поведением, так и своей красотой, что я не удивлялся тому, что миссис Генри и милорд восторгались им, и что в то время, как они смотрели на него, лица у них сияли.
Как только ужин кончился, миссис Генри встала и собралась уходить к себе в комнату.
— Вы прежде никогда не имели этой привычки, Алисон, — сказал мастер Баллантрэ.
— Да, но я имею эту привычку теперь, — сказала миссис Генри (она сказала неправду), — и поэтому, Джемс, позвольте мне пожелать вам спокойной ночи, а также поздравить вас с тем, что вы не умерли, как мы думали, несколько лет тому назад.
При этих словах голос ее задрожал.
Бедный мистер Генри играл довольно плачевную роль во время ужина; он имел еще более печальный вид, чем обыкновенно, и, по-видимому, был очень доволен, когда жена его встала, чтобы выйти из комнаты, хотя о причине, побуждавшей ее уйти, он, разумеется, догадывался, и мысль эта ни в каком случае не могла доставить ему удовольствие. Когда же он услышал, каким нежным голосом миссис Генри прощалась с мастером Баллантрэ, лицо его сделалось еще мрачнее, чем оно было за ужином.
Мне казалось, что я теперь лишний человек, и поэтому, скрывшись за спиной мистера Генри, собрался было выйти из комнаты, когда мастер Баллантрэ удержал меня.
— Нет, нет, мистер Маккеллар, я не пущу вас, — сказал он. — Это уже своего рода нелюбезность, что вы хотите бежать от меня. Вы таким образом обижаете блудного сына, вернувшегося в дом отца. Выпейте лучше еще стаканчик вина с мистером Балли.
— Да, да, мистер Маккеллар, — сказал милорд, — прошу вас быть у нас как дома, и не считать себя у нас чужим. Я уже говорил моему сыну, — слово «сын» он выговорил каким-то особенно нежным голосом, — да, да, я уже говорил ему о том, какой вы полезный человек и какой вы услужливый и любезный.
И таким образом я молча просидел в гостиной до того часа, в котором мы обыкновенно расходились спать, и если бы я не присутствовал в саду при встрече братьев, я полагал бы, что мастер Баллантрэ самый добродушный человек в мире. Но так как в саду я убедился совершенно в противном, то, несмотря на всю свою любезность и на все старания казаться иным, чем он был, Баллантрэ не в силах был обмануть меня. В том, что он человек фальшивый, я убедился в тот же вечер, а именно следующим образом.
Мистер Генри не принимал участия в разговоре и в мрачном раздумье сидел несколько поодаль от отца и брата, когда мастер Баллантрэ вдруг вскочил с места и, подойдя к брату, ласково похлопал его по плечу и сказал: